Минут пять мы ходили кругами, потом резко нырнули вниз. Техник распахнул дверь. Все встали. Полковник одной рукой задвинул меня вообще куда-то себе за спину.
Вертолёт мягко завис, почти не касаясь колёсами грунта.
– Пошли! Пошли!
И все попрыгали за борт. Меня вытолкнули, как куль с песком, и ткнули пальцем в сторону склона – дескать, сиди там и не рыпайся.
Вертолёт висел, покачиваясь из стороны в сторону, сантиметрах в десяти над травой.
Четыре человека, спрыгнувшие первыми, разбежались по сторонам и уже сидели на колене, шагах в десяти от вертолёта передернув затворы автоматов, «держа» каждый свой, обозначенный сектор обстрела. Двое бегом ушли по склону и исчезли, как и не было, в каком-то схроне. Еще двое выше нас, метрах в ста развернули рацию и принялись устанавливать антенну. Остальные споро стали чего-то выгружать из вертолёта.
Второй борт кружил над нами, пуская тепловые ракеты в разные стороны. Очень даже было похоже на салют «Первого мая». Не хватало демонстрации трудящихся с портретами членов политбюро на фоне соплемённых гор.
Минуты через две дверь захлопнулась, вертолёт, носом почти чертя землю, резко пошёл вверх, набирая скорость, и обе машины ушли за склон.
Стало тихо.
Солнце припекало всё больше и больше. Я скинул с себя каску и «разгрузку», расстегнул бронежилет и подложил его под себя, чтобы не сидеть на холодной траве.
Полковник сидел рядом со мной, положив на колени автомат.Не оборачиваясь, даже не покосившись в мою сторону, он вдруг сказал:
– Вы это зря, Леонид Аркадьевич. Команды не было. Оденьтесь, оденьтесь, не на прогулке.
Я оделся.
Сидеть было крайне неудобно. Амуниция давила со всех сторон, сверху было жарко, а низ, на котором я сидел, отмерзал.
Я прилёг, опершись на локоть. Кобура с пистолетом немедленно врезалась в бок, и я пожалел, что вообще взял его с собой. Я повернулся на другую сторону. Некоторое время я так и ёрзал, как червяк на сковородке, устраиваясь поудобнее и, наконец, угомонился.
Я лежал и смотрел, млея под лучами весеннего солнышка. Несколько человек, во главе с лейтенантом, медленно двигались по траншее с миноискателями. Остальные расчистили землянку, выгребли из неё мусор, вынесли деревянные лежаки и принялись ремонтировать накат и поправлять трубу от «буржуйки».
Красота меж тем кругом расстилалась одуряющая. Впереди, за впадиной, поднималась высокие горы уходящие влево и вправо за горизонт. В абсолютно голубом небе облака висели ниже и выше вершин, так что последние казались кочками, утопающими в снегу. Далеко-далеко слева внизу на склоне горы виднелись домики какого-то аула. Коротенькая ниточка дороги вилась от этих домиков куда-то бок и обрывалась неизвестно где. Была, была и вдруг раз, и нету. На земле, куда ни глянь, лежали тени от облаков и над всем этим суровым великолепием светило бело-жёлтое весеннее солнце. Я никогда до этого не встречал более мирного пейзажа. Вообще, всё это было похоже скорее на декорацию, чем на реальную картину. Декорацию, созданную, наверное, каким-то гениальным художником, ухитрившимся передать ощущение этого бесконечного покоя без единого лишнего мазка, без резких оттенков и без единого яркого пятна. И, наверное, рядом с этим гениальным художником был такой же гениальный композитор, написавший эту великую музыку абсолютной, оглушающей тишины.
– Товарищ полковник! – крикнули сверху от рации.
– Ну? – ответил полковник, не поворачиваясь.
– Команда «ковёр», до особого!
– Так... – сказал полковник. – Значит, будем ночевать тут.
– А что случилось? – я сел и посмотрел на него.
– Сейчас сколько времени?
– Одиннадцать тридцать две, а что?
– А полёты?
– До двенадцати. И что?
– Команда «ковёр»... – терпеливо произнёс полковник, как будто разговаривал с полным идиотом, навязавшимся ему на голову. – Команда «ковёр» означает, что все, кто в воздухе должны сесть и сидеть до особого распоряжения. Полёты запрещены. Всё.
– Почему?
– А хрен его знает. Может начальство из Москвы, может спецоперация...
– И что теперь?
– Ничего. Будем тут сидеть до завтра. Или до послезавтра. Пока не снимут. У вас, простите, что тёплое есть с собой, а то ночи тут холодные.
– Всё нормально... А скажите, если не секрет, почему это всё называется выброска? В каком смысле выброска?
– Разминируем траншею, очистим от мусора, земляночку приготовим... Потом выбросят сюда десант, оседлают эту вершинку, чтобы туда-сюда по перевалу не бегали, кому не надо, и будут они тут сидеть до следующей зимы. Я доступно объясняю?
– Вполне, а почему...
– Ну, и хорошо.
И замолчал. И даже вроде задремал.
Прошло минут сорок.
Никто за нами не прилетел. И я уже стал привыкать к мысли, что буду ночевать тут, в этой землянке. И мне даже стало это нравиться. Такого приключения я и не ожидал вовсе. Замечательно. Очень даже замечательно. Жалко, что фотоаппарата с собой нет. И предупредить никого не получиться, телефон тут не работает. Связи нет. Ладно, кто-нибудь из отряда догадается сообщить. Не на Луне. Сейчас, наверное, они по рации доложат, что мы тут, что всё в порядке, и завтра нас отсюда заберут.
– Товарищ полковник! – опять крикнули сверху. – Связи нет!
– Не понял!
– Может батареи сели, может, вообще рация накрылась, сейчас проверим!
– М-да... – Задумчиво сказал полковник и крикнул. – Лейтенант!.. Поди-ка сюда!..
Подошёл лейтенант. Они о чем-то поговорили.
Потом полковник повернулся ко мне.
– Скажите, Леонид Аркадьевич, у вас с собой, что есть?
– В каком смысле?
– В смысле боезапаса...
– У меня... У меня это… автомат вот... Два полных рожка... Две гранаты, пистолет и две обоймы... А что?
– Нет, ничего... Иди, лейтенант, работай... И вот что. Найди-ка Леониду Аркадьевичу занятие. Пусть с ребятами землянку чистит что ли, или вон за сушняком сходит. А то он тут от скуки мается. Вы как, Леонид Аркадьевич, не против потрудиться на благо Родины?
– Как скажете!
– Ну и ладно... Иди, лейтенант, надумаешь чего, крикни...
И лейтенант ушёл. Весело так ушёл. Мне даже показалось, что полковник ему подмигнул, когда он уходил.
Я посмотрел, нет опять сел и сидит, как сидел, с автоматом на коленях.
Показалось, значит. Точно, показалось.
– А вы, почему спросили, чего у меня есть?
– Очень просто. Нас, вместе с вами, считай, дюжина. При наших запасах, если что, часа на полтора нас хватит. Ну, на два... Такая арифметика.
– Что, «если что»?
– Да, вы не волнуйтесь, всё будет хорошо. Это я так...
– Да, я и не волнуюсь. И вы не надо со мной так. Я ж понимаю, что я вам тут, как пятое колесо. Так что, если что...
– Вот с едой хуже. – Не слушая, продолжал полковник. – У вас ведь тоже, кроме сухпайка, ничего, так?
Я кивнул.
– Если больше суток, придётся во-он туда сходить. – И он подбородком показал в сторону далёкого селенья. – Часа четыре туда... Потом обратно... Я вам бойца дам, пойдёте?
– Пойду. Но тогда это часов шесть туда и часов десять обратно. Правда, на обратной дороге меня можно бросить. Тогда быстрее.
Полковник повернулся и посмотрел мне в лицо.
Он был хороший мужик, и я прекрасно понимал о чём он подумал.
Вернулся лейтенант.
Что-то сказал полковнику, тот ответил утвердительно и повернулся ко мне.
– Скажите, Леонид Аркадьевич, вы с винтовкой обращаться умеете?
– Да.
– С оптикой знакомы?
– Знаком.
– Хорошо. Траншею разминировали. Сейчас вам дадут СВД, отведут в ячейку, покажут направление и определят сектор обстрела. Ваша задача – держать позицию. Через два часа вас сменят. Задача ясна?
– Так точно!
– Выполняйте.
Я посмотрел на него, потом на лейтенанта, потом опять на полковника.
Дурят они меня что ли?
Вроде, нет. Оба серьёзные. Ладно, посмотрим.
И я пошёл за лейтенантом.
Спустились по склону, спрыгнули и зашагали по изворотистой траншее.
В дальнем углу был небольшой выносной окопчик с небольшим бруствером и аккуратной земляной полочкой.
Лейтенант молча отобрал у меня «Кедр» и сунул в руки винтовку с оптическим прицелом. Затем выложил на полочку две снаряженные обоймы к винтовке, гранаты, бинокль и «воки-токи».
– Смотрите. – Сказал он, показывая пальцем в сторону гор. – Вон, видите выступ... Левее... Так. Значит от него и вот до того куста... Видите, там на склоне, где снег... Видите?
– Вижу.
– Это ваш сектор. Вот вам еще фляга с водой... Вопросы есть?
– Нет.
– Приступайте, Леонид Аркадьевич!
Повернулся и пошёл от меня по траншее.
Вот, клянусь, прямо-таки видел, что он хихикает. По его спине я видел, что он хихикает! Хотя, черт его знает.
