Всеволод Рождественский - Стихотворения

Дворик наш затянут виноградом,
Нам свечи не надо зажигать.
Полумесяц, врезанный над садом,
Крест окна ломает о кровать.

Пахнет морем, дынею и тмином.
О, как жадно хочется вздохнуть!
Золотым, упругим мандарином
При луне твоя сверкает грудь.

А волна идет, идет всё шире.
Вот он, грохот рухнувшего дня!
В целом мире, слышишь, в целом мире
Нет ни звезд, ни ветра, ни меня!

Только ты. Но жадно и ревниво,
Покоряясь темной воле дна,
Уж скользит по крутизне отлива
Морю возвращенная волна.

И, на волю медленно всплывая,
Отшумевшей пеною дыша,
На гребне качается такая
Смутная и легкая душа.

Спи же крепко в шуме непогоды!
Ты во сне услышишь, как, гудя,
В дальний рейс уходят пароходы
За косыми струнами дождя.

Дворик наш затянут виноградом,
Ночь струится в пении цикад,
И луна лежит со мною рядом,
И в окне деревья говорят.

Был поезд как поезд. Колес перебор
Отстукивал — то ли чечетку,
То ль просто хорея с гекзаметром спор,
Веселый, чугунный, стремительный вздор,
Прыскучую зайчью походку.

А в окнах бежали — ни ель, ни ольха,
Скупые кремнистые дали,
Поля и деревни пестрей петуха
Врывались цезурой в разрядку стиха
И с дымом назад отлетали.

Вот мост подвернулся — плетеный сарай,
Крест-накрест бегущие ноги,
Река опрокинула облачный край,
Нагорных песков рассыпной каравай
Да будку у самой дороги.

И снова ракиты, и снова пруды,
Заката косые заплаты.
За Харьковом сдвинулись ближе сады,
И в складках оврага багрянцем слюды
Сверкнули вишневые хаты.

Пахнуло полынью. Теплеет луна.
Овраги уходят из вида.
Я целую ночь простою у окна,
Покуда не станет на юге видна
В далеких предгорьях Таврида.

Горбатые степи, зеленый Сиваш,
Зарей захлебнувшийся тополь,
На станциях гравий, и воздух не наш,
И горы — подобье повернутых чаш, —
И сонный, в садах, Симферополь!

Стрекочут колеса, летят под откос
Обрывки лилового дыма,
В прохладе тоннеля завыл паровоз,
И память узнала сквозь заросли роз
Скуластые пажити Крыма.

Смятенная память —
Ночной ледоход,
Высокое пламя
Пробило твой лед,
И в полдень покоя,
Торжеств и знамен
Я слышу иное
За строем колонн.

Ты помнишь, товарищ,
Октябрь в петле,
Разгулы пожарищ
На голой земле,
Голодную злобу,
И песенный бред,
И первую пробу
Горячих побед?

Легенды отныне
Уложатся в ямб
Каналом пустыни,
Устоями дамб,
Окопом закрытым,
Полетом к мечте
И четким петитом
На гладком листе.

Матросские ленты,
Винтовки в руках
Прославят легенды
В далеких веках,
Но, грозы пилою
И плугом сменя,
Войдем мы зарею
В пылание дня.

Друзья дорогие,
Вы правы во всем,—
Минуты стальные
Мы в ямбы берем,
Но в песне недожит
Обветренный бред,
И песне поможет
Воскреснуть поэт!

Если не пил ты в детстве студеной воды
Из разбитого девой кувшина,
Если ты не искал золотистой звезды
Над орлами в дыму Наварина,—
Ты не знаешь, как эти прекрасны сады
С полумесяцем в чаще жасмина.

Здесь смущенная Леда раскинутых крыл
Не отводит от жадного лона,
Здесь Катюшу Бакунину Пушкин любил
Повстречать на прогулке у клена
И над озером первые строфы сложил
Про шумящие славой знамена.

Лебедей здесь когда-то кормили с руки,
Дней лицейских беспечная пряжа
Здесь рвалась от порывов орлиной тоски
В мертвом царстве команд и плюмажа,
А лукавый барокко бежал в завитки
На округлых плечах «Эрмитажа».

О, святилище муз! По аллеям к пруду,
Погруженному в сумрак столетий,
Вновь я пушкинским парком, как в детстве, иду
Над водой с отраженьем «Мечети».
И гостят, как бывало, в Лицейском саду
Светлогрудые птички и дети.

Зарастает ромашкою мой городок,
Прогоняют по улице стадо.
На бегущий в сирень паровозный свисток
У прудов отвечает дриада.
Но по-прежнему парк золотист и широк
И живая в нем дышит прохлада.

Здесь сандалии муз оставляют следы
Для перстов недостойного сына,
Здесь навеки меня отразили пруды,
И горчит на морозе рябина —
Оттого, что я выпил когда-то воды
Из разбитого девой кувшина.

В этой комнате проснемся мы с тобой,
В этой комнате, от солнца золотой.

Половицы в этой комнате скрипят,
Окна низкие выходят прямо в сад,

И сквозь белые на ветках лепестки
Тянет свежестью от утренней реки.

Слышишь, тополем пахнуло и росой?
Пробеги скорее по саду босой,

В эту яблоню всё сердце окуни!
Осыпаются под ветром наши дни,

Тают дымкою в затонах камыша,
И сама ты, словно песня, хороша.

Целовались мы и любили,
Смотрели, как дышит Нева,
И на лестнице говорили
Незабываемые слова.

Как свечи горели недели
От встречи и до письма,
И таяли и горели —
Пока не пришла зима.

Мне не спится. На Неве смятенье,
Медь волны и рваная заря.
Мне не спится — это наводненье,
Это кашель пушек, вой завода
И такая, как тогда, погода —
Двадцать пятый вечер октября.

Знаю — завтра толпы и знамена,
Ровный марш, взметающий сердца,
В песне — за колонною колонна…
Гордый день! И, глядя в очи году,
Я хочу октябрьскую погоду
Провести сквозь песню до конца!

Было так: Нева, как зверь, стонала,
Серые ломая гребешки,
Колыхались баржи у причала,
И царапал стынущие щеки
Острый дождь, ложась, как плащ широкий,
Над гранитным логовом реки.

Пулеметы пели. Клювоносый
Рвал орел живую плоть страны,
В бой пошли балтийские матросы
Черным ливнем на мосту Дворцовом,
И была в их облике суровом
Соль и горечь штормовой волны.

Во дворце дрожали адвокаты
И штыки точили юнкера,
Но висел над ними час расплаты.
И сквозь дождь октябрьской непогоды
Завывали черные заводы
У застав, на Выборгской — пора!

Так об Октябре узнают дети.
Мы расскажем каждому из них,
Что на новом рубеже столетий
Не было тревожнее напева,
Что в поэме пламени и гнева
Этот стих был самый лучший стих!

Ничего нет на свете прекрасней дороги!
Не жалей ни о чем, что легло позади.
Разве жизнь хороша без ветров и тревоги?
Разве песенной воле не тесно в груди?

За лиловый клочок паровозного дыма,
За гудок парохода на хвойной реке,
За разливы лугов, проносящихся мимо,
Всё отдать я готов беспокойной тоске.

От качанья, от визга, от пляски вагона
Поднимается песенный грохот — и вот
Жизнь летит с озаренного месяцем склона
На косматый, развернутый ветром восход.

За разломом степей открываются горы,
В золотую пшеницу врезается путь,
Отлетают платформы, и с грохотом скорый
Рвет тугое пространство о дымную грудь.

Вьются горы и реки в привычном узоре,
Но по-новому дышат под небом густым
И кубанские степи, и Черное море,
И суровый Кавказ, и обрывистый Крым.

О, дорога, дорога! Я знаю заране,
Что, как только потянет теплом по весне,
Всё отдам я за солнце, за ветер скитаний,
За высокую дружбу к родной стороне!