Макс Армай - 33 Буквы

Точит разлука стрелы.
Питает змеиным их ядом.
Чтобы, где только я не был,
Лишь бы не был с тобой рядом.

Едва подхожу я ближе,
Без промаха их вонзает.
Ужель никогда не увижу
Ту, сердце по ком страдает?

Утро приходит с щебетом птиц,
С холодной, прозрачной росою,
С туманом, пред солнцем простёршимся ниц,
И с нежной, как дева, зарёю.

Трепещет на ветке зелёный листок.
Я редко встаю так рано.
И вот, обративши лицо на восток,
Авроры любуюсь станом.

Облака обернули небо
Пеленою из грязной ваты.
Даже солнце сегодня слепо
И к земле пробьётся навряд ли.

Вот и птицы сегодня тише.
Все деревья поджали ветви.
Только город натужно дышит:
Жизнь тугие связала петли.

Ночью, в час, когда совы
Сбивают крылом своим колос,
Я, в духоте бессонной,
Услышал таинственный голос.

Высокий и чистый, он нежно
Звал за собой во тьму ночи.
Я не пошёл бы, конечно, -
— Противиться не было мочи!

Тело окутал холод.
Но сердце радостно пело.
Наверно, узнаю скоро,
В чём же там всё-таки дело.

Пружинит трава под ногою.
Ветер тревожит листья.
Скоро я буду с тобою,
Голос чей всех лучистей!

Под ногою — тротуар.
По бокам — деревья.
Вслед за улицей — бульвар.
Слоняюсь, от безделья.

Просто так вперёд иду.
Ради лишь движенья.
Все слагают гимн труду,
Ну а я — безделью.

Даже ночью город не спит.
Он в окно монотонно гудит
И, горя миллионами глаз,
Мне заснуть не даёт в поздний час.

Что ж ты, город, совсем не спишь?
Ты прижмись к земле тысячью крыш!
Ты закрой свои окна-глаза
И хоть раз, но поспи до утра.

Струями дождя
Небо ткёт.
Тихонько, про себя,
Всё поёт.

Уныла и грустна —
— По листве.
Назойливо громка —
— На окне.

Всегда лишь об одном
Песня та.
Был где-то водоём.
В нём — вода.

Но солнца жар
Любви не щадит.
И вот вода — уж пар,
Прочь летит.

Разлука — лейтмотив
Всех дождей.
Но вот и этот стих
Водолей.

Едва приняв дождя
Тёплый душ,
Оделась вся земля
В платье луж.

Словно оземь швырнули зеркало —
— Разбилось всё небо вдребезги!
Висит лишь осколков несколько.
Повеяло холодом вечности.

Куда же бежать? Где прятаться?
Хрустит под ногою радуга.
Руины поддельной святости
Сыпятся с Божьего фартука.

И сам Он — всего лишь фикция —
— Рассыпался на представления:
Кому-то Он — суд и полиция,
А мне — только точка зрения.

Я склонился к самой воде:
В ней трепещет моё отражение.
Это я! А ведь мог бы вполне
И иное иметь воплощение.

Мог собакою быть. Иль котом,
Чтоб терзать слух ночными руладами.
Или мог бы стать синим китом,
Что плывёт меж морями и странами.

Или вовсе — обычной блохой,
Слепнем злым, червяком, или мухою…
Фу!.. Нет, лучше быть просто собой:
Я лежу, жру помои и хрюкаю!

Хрю-хрю…

Новый день
Нагло влез в мой сон
И рычал аки зверь
Притом.

Словно взвод
Пьяных взрызг солдат.
Изнемог
От его рулад.

Приоткрыл
Я слегка глаза,
Вижу тыл.
Женский. Вот те на!

Не объять:
Прям, как три меня!
Что сказать?
Испугался я.

А она
Стонет и храпит.
Вот беда!
Прям горбатый кит!

Я вздохнул.
Отвернулся прочь.
Сел на стул.
До свиданья, ночь!

У больницы стоял человек:
В серой куртке, очках и кепке.
Из под детских, припухлых век —
— Взгяд, какой-то беспомощно-цепкий.

— Моя мама серьёзно больна.
На лекарства совсем нет денег…
Правда это? Иль только игра?
Врёт, иль, правда, простой, как веник?

Лет под сорок. На вид — как дитя.
Повидал попрошаек я всяких.
Мелочь дал, что была у меня,
Но души часть осталась во мраке.

Сердце ноет, и совесть скребёт.
Пропадёт ведь тот маменькин "мальчик".
Неужели правдиво так врёт?
Или, может быть, всё же иначе?

Я хожу мимо третий уж день:
Вдруг и он где-то ходит там снова?
На душе — неприятная тень.
По спине — что-то вроде озноба.

День разгорался ласково и нежно.
В лазурном небе рыскали стрижи.
Внутри росла неясная надежда,
И отрастали крылья у души.

Напротив солнца плыл по небу месяц.
А горизонт пылал сияньем дня.
Хотелось встать и крикнуть миру. — Здесь я!
Возьми и в небо подними меня!

Люди снуют и туда, и сюда.
На лицах — печать заботы.
Лишь те, кто моложе, почти всегда,
Поют без тоскливой ноты.

Вот кот чёрно-белый. Пушистым клубком
Лежит на скамье, что напротив.
Наверно, он тоже, являясь котом,
Не знает об этой ноте.

На скамейке, с бездомным котом,
Мы вдвоём коротали время.
И вдруг вспомнил я детство, свой дом,
Когда гладил рукой нежно зверя.

Кот мурлыкал и щурил глаза,
Подставляя бока худые.
Эх, вернуться бы в детство назад,
Когда мама и папа были!

Сердце сжалось, и в горле — ком.
Как жесток этот мир на деле!
И отец был, и мама, и дом!
Словно душу до слёз раздели.

И как будто по телу — ток.
Вдруг почувствовал — мама рядом.
Мне сказала. — Ну, здравствуй, сынок.
Что, в больнице опять? Непорядок!

Пусть всего только пару минут.
Но мы вновь были вместе с мамой!
И опять — один кот лишь тут.
Замурлыкал и моется лапой.

Ветер ерошит листья.
Хочется в плен ко сну.
И засыпаю я, в мыслях
Про эту больную страну.

— Доктора! Доктора! — крики.
Но что-то никто не бежит.
Вот налицо улики,
Что снова виновен жид.

Или коварный Запад.
Они на одно с ним лицо!
Ему бы нас только лапать,
Иль крепко держать за яйцо.

Повсюду враги-сионисты.
На нас ополчился весь свет.
Но мы, хоть в душе коммунисты,
Дадим христианский ответ!

Настроим повсюду церкви.
Все встанем на вечный пост.
Когда свет науки померкнет,
Учёных свезём на погост.

Мы истово будет молиться.
И к нам вновь вернётся Христос!
А всем подозрительным лицам —
— Явиться в тюрьму на допрос!

И вот зарыдает Запад.
Китай погребёт океан.
И поведёт нас всех Папа
Против орды мусульман!

Ветер ерошит листья.
Меня уж не тянет ко сну.
С криком, — …вам всем провалиться! —
— Вскочил я в холодном поту.