не время мешкать –
И, почему-то с замираньем сердца,
Купила я один флакон конечно,
И в офисе побрызгалась. И тут же,
Минут через пятнадцать, в коридоре,
Когда тащила стопку книг натужно,
А мыслями была в Кала-де Оре,
Я налетела со всего размаху
На незнакомца и сама упала,
Рассыпав книги и порвав рубаху,
Сломав каблук, очки и, вроде, палец –
Вскричав: о Боже! Что я за разиня! –
Возможно, не без лексики обсценной –
А он глазами цвета майской сини
Глядел на ужас этой мизансцены…
Он оказался нашим новым шефом.
Помог мне встать, ещё и книги поднял,
Но что мог значить этот трюк волшебный –
Так до конца, похоже, и не понял.
Но я-то знала! Дело в феромонах!
Мне феромоны подкосили ноги –
Не жаль мне было туфель старомодных,
Но очень жаль, что обломался ноготь…
Мне феромоны голову вскружили –
Я записалась в зал, потом на танцы,
И стала жить какой-то новой жизнью,
Ходить в театр, по выставкам мотаться,
Покрасилась и накупила шмоток,
Спина прямая и живот подтянут –
А шеф, гляжу, всё как-то странно смотрит,
И синий взгляд его какой-то пьяный –
Он, значит, тоже жертва феромонов!
Теперь ему в мешке не спрятать шила:
Он весь во власти чувств неугомонных!
А я духи ещё не додушила…
А шеф печальным стал, вздыхает тихо;
И я боюсь, что бедный плохо кончит
В горячке с бредом, чём-то вроде тифа…
Пожалуй я куплю ещё флакончик!
Декабрь уже готовится взорваться
петардами, сверканьем фейерверков,
бравурностью канкана, маршей, вальсов,
обилием закусок и десертов,
шарами, мишурой, вином, шампанским,
гирляндами и хрустом целлофана,
хрустальным блеском рюмок и стаканов –
декабрь для грусти не оставит шансов,
а череда январских дней весёлых
наполнит жизнью сонный наш посёлок,
где речка, лес и небо лечат нервы
измученных Москвой пенсионеров –
и в этой круговерти новогодней,
когда случиться может что угодно,
я все забуду — не забуду только,
как больно было сердцу прошлым летом,
да толку нету вспоминать об этом –
и мне не жалко старый год нисколько…
не зима ещё не осень уже
мелкий дождик заливает окно
вместо неба серо-сизая жесть
вместо жизни прозябанье одно
ни влюбляться ни шутить не сезон
скучно грустно мне у тьмы в кабале
и гулять в такой сезон не резон
можно ноги промочить заболеть
и тогда настанет чёрная ночь
в голове огнём взойдёт менингит
и никто мне не захочет помочь
никому здесь дела нет до других
так что некому меня пожалеть
даже не с кем вместе выпить вина
в одиночестве я пью божоле
потому что межсезонье у нас
потому что в межсезонье у нас
звёзд на небе нет луна не видна
вот поэтому я выпью вина
и ещё налью и выпью одна…
Дед Мороз, не приходи ко мне на праздник –
я пугаюсь доппельгангеров и глюков,
и существ антропоморфных всяких-разных –
что ни ночь, они идут меня баюкать –
до утра вокруг кривляются и вьются
в отвратительных обличьях безобразных
воплощённых искушений и соблазнов –
их до дрожи и до ужаса боюсь я;
Дед Мороз, и ты фантом обыкновенный,
как и эти горбуны и гулливеры
из оптических иллюзий и феерий –
в красной шапке, с шоколадкой Milky Way, но
за бутылку португальского портвейна
я готова хоть сейчас в тебя поверить!..
Зажгу свечу, перемешаю карты
И погадаю на любовь и счастье –
И пусть за это карма страшной карой
Накажет — я не стану огорчаться;
Необъяснимы и волшебны чары
Лучей последних летнего заката:
Глоток александрийского муската
Согреет сердце и раскроет чакры;
Хоть нелегка любовь для предсказаний,
К тому же, карты врут — чего им верить?
Я всё равно раскладываю веер
Картинок на столе перед глазами –
И падает мне раннее свиданье –
Но я не верю карточным гаданьям..
Унылая пора, очей очарованье…
Всё в золоте. Октябрь. Грустят в моём окне
Кусты последних астр, качая головами,
Стучит по стёклам дождь в осенней тишине;
Нет больше ничего под небом оловянным;
Не выразить печаль — оттенки слов бедней
Тонов палитры тьмы, теней, полутеней,
И потому печаль не выразить словами;
И я по вечерам топлю тоску в вине –
Промокший виноград, облезлый и поблеклый,
Утративший листву, крадётся по стене
Как тлеющий огонь — глядит в окно извне,
Трепещет на ветру, размахивает плетью –
Не пой, не пей, не плачь, красавица, при мне…
Я белую сову продам с аукциона –
С ней хлопотно: поить её, кормить
И когти стричь, чесать её и мыть
Мне больше никакого нет резона;
Сожгу в огне, чтоб не смущать умы,
Таро в коробке бархатной узорной,
Сушёных змей, мышей, коренья, зёрна
И череп страшный, порожденье тьмы;
В музей отправлю Брюсов календарь,
Магические книги, гороскопы,
Хрустальный шар в царапинах и сколах,
И гримуар, и прочий инвентарь –
Мне этого всего не жаль нисколько -
Оставлю только чёрного кота…
На чердаке, таинственном и тёмном,
В шершавом кофре как из кожи Ктулху,
Средь тусклых фото тех, кого не помню,
В бумагах старых пряталась шкатулка;
Зачем открыла я потёртый купол
С цветком и иероглифом японским?
Зачем коснулась белокурых кукол,
Собачки, мишки плюшевого, пони?
Скрипя, пришла в движение сансара –
Очнулось ото сна чужое горе,
Чужая карма, тайна — писем пара
Вспорхнула белой птицей судеб горьких –
И зло и больно мой пронзила палец
Во тьме на дне дремавшая иголка.
С веранды кофейни, прозрачный как призрак,
За лентой блестящей тирренской лазури,
В закатных лучах, неожиданно близко,
Мне виден окутанный дымкой Везувий;
А тот, кого жду я в тени кипарисов
И пиний кривых, будто связанных в узел,
На фоне слепящей воды серебристой,
Бежит через патио с видом безумца –
А тот, кого жду — как мальчишка беспечный,
Взлетает по лестнице, издали машет
Рукой мне, смеётся — и кажется, вечность
Закончилась. Взгляды встречаются наши –
Я чувствую: это последняя
