МИЛАЯ
Пусть выкаблучивают модные поэты,
Воспеть изящнее стремясь твое дыханье,
Пусть с бриллиантами равняют очи,
Грудь с мрамором,
Ресницы твои с шелком,
А я с простым, я с детским лепетаньем
Споткнусь, тебя увидя, и замолкну,
И на колени упаду, и тихо
Скажу тебе одно простое слово —
Вмещающее всю мою любовь:
«Милая…»
О, как я люблю тебя, женщина!
Ты полна беспредельного величия,
Как океан, которого я никогда не видал,
Только представлял.
Ты глубока, как и он,
Скрывающий дно под толщью студеных волн.
Все вы — яростный ливень чувств:
Человечество захлебнется этим нектаром,
Как ребенок вином.
Я знаю, ой как я знаю,—
Так же, как то, что травы дышат,—
Что ты можешь остановить войны,
Едва лишь ладони твои коснутся
Жестких, как рашпиль, солдатских щек;
Я верю, когда бы у вражьих станов
Раскрылись ваши сердца
лепестками роз,
Когда бы обвил их плющ ваших рук,—
Вовеки б не тронулись воины с места:
Так и дремали бы, как колокольчики в травах над яром,
Так и мечтали бы в очарованном сне.
Всех вас я вижу сейчас:
Марусь серооких,
Горпин крутобедрых с кувшинами икр,
Что растят человечество, словно ивняк,
Нежных Люси,
Что ревущего зверя Дантона
Кладут, как жучка, на ладонь
И уносят, куда захотят.
Как опьяняют,
Ох, как опьяняют
Там где-то чувств переливы,
Или то крови порывы,
Или мускулов вязких бугры,
Или лимфы вишневый клей,—
Что же именно — нет, я не знаю.
Знаю только — довольно того,
Чтобы маленькая Теруань
Взгляд метнула вдруг из-под ресниц
На врагов —
И земля покачнется
От грома!
Нет, я не Уитмен.
Новый я, еще безвестный.
Что бунтом полоснул меж волнами знамен.
Я духом воспылал и воплотился в вас,
Чтобы народа дух, как ветр, пророчески взметясь,
До солнца всех донес, когда наступит день.
Нет, я не Уитмен,
Новый я, еще без имени:
Во мне и сила вся, и боль натруженных плечей.
В ряду переднем с теми я иду,
Кто поступью стихийной среди грома
Идет мильоны лет — не ведом никому.
Нет, я не Уитмен,
Хоть, как он, веселый,
Лишь солнечный привет страсть утолит мою.
Везде улыбкою меня встречают села:
Холмы могил в степи и древний лес Волыни,
Луга Карпатских гор, напившиеся сини,
И хутора слобод, и Днепр с его волною,
И влажный плеск дубрав казачьих надо мною,—
Украйны трудовой живет во мне душа,
И ей моя любовь — как песня камыша.
Город в пятнах зеленых —
Желто-черная рама.
Тысячи труб взметенных
Дали теснят дымами.
Порасползлись хатенки,
Поразлеглись домишки.
Полдень осенне-звонкий
Духом заводов дышит.
Кратеры здесь бушевали,
Море сушу теснило,—
Время все это оралом
Перепахав — изменило.
Где бронтозавры ходили —
Пела дикарская сила,
Забытые ныне могилы
Чугунка разворошила.
Уже самолету на смену
Атом-мотор ожидаем…
Вечные перемены
Ветром гудят над краем.
19. VII.1923, Харьков
Шляется по улицам
День изо дня —
Нет у него дома,
Никто не ждет,
Пугнет собаку,
Плюнет на коня,
Свищет да в опорках
Куда-то
Бредет.
Пузо сквозь дыры
Голое блестит,—
Голод в пузе
Котенком пищит.
На базар заскочит —
Отбросы горой,
Наберет объедков,
Запьет водой.
Бегал пацанок,
Мерз — да как! —
Летом веселее
Каждый шаг:
Там манифестации
Сделал «смотр»,
Там залез на станцию,
Что-то спер.
Но приходит осень,
Зиму зовет,
На листву опавшую
Снег идет,
Голод да стужа
Сводят с ума,
Мачехою стала
На улице тьма.
«Песню про Алешу»
Холод затер,—
Сбились хлопцы в кучу,
Палят костер,
Им бы распроститься
С улицею,
Да идти не хочется
В милицию.
«Что там еще будет,—
Ведь жили до сих пор! —
На ночь заберемся
В асфальтовый котел!»
Выгнали раз,
Выгнали два,
На завод пробрался —
Дурная голова.
Сон в мастерской
Стал поджидать —
Может, теплом
Начнет пригревать…
— Товарищи, гляньте,—
Ишь пацанок! —
Залез, шпанюга,
Под самый
Станок.
Зачем забрался?
— Да жулик он! —
Прут на парнишку
Со всех сторон.
В труде задубелые
Руки у всех,
Но ехидный
Раздается смех.
— Тащи ужаку,
Давай его к нам!
Вывесть за ворота
Да по шеям! —
Вывели скопом;
Толпа шумит;
Плачет парнишка —
Бледен вид.
Уже кулаком ему
Кто-то грозит.
Вдруг видят: военный
Рядом стоит.
— Эй, товарищи,
Что за скандал?
— Пацана поймали,
Кажись, воровал.
— Да ты не бреши,—
Сказал другой.—
Ночью он влез
В окно мастерской.
Учим бродягу,
Знал чтоб наперед…
— Отпустите парня —
Пускай идет! —
Это военный
Им говорит,
На зеленом шлеме
Звезда горит.—
Был таким и я,—
Он продолжал:
— А теперь — гляди,—
Красный генерал! —
Живет себе парнишка,—
День изо дня
Шатается по улицам —
Кто его ждет! —
Пугнет собаку,
Плюнет на коня,
Свищет, но в лохмотьях
Сила поет.
15. XII.1923, Харьков
Только вместе жизнь мою
Вы можете сделать полной:
Ты, реальность Украины,
Что живешь и чувствуешь людским кипеньем,
Ты, что мои нервы свиваешь, как пряха,
Чтоб соединиться в одном сплетенье
Со всеми народами на земле;
Друг друга мы зовем, торопим
На ниву зрелых культур;
Ты детей-крикунов
На твердую хочешь наставить дорогу
И моими устами взываешь к ним.
А другая дорога в зазвездный дым
На свет уводит коммун,
Что с голубых высот
Заглядывает в сердце мое, как в колодец;
А оттуда, из глуби его,
Радужным отраженьем
Отблеск другого сиянья
Лунно рокочет
В срубе просторных дней.
Вместе сливаетесь вы,
Два чувства неугасимых,
Вы будто бы в сплаве едином:
И вас невозможно разъять.
Каждое тянет к себе —
Но неподвижен канат.
И только смерть одна
Беспамятной немотою
Вас сможет разъединить,
Разорвав мое сердце на части:
В родную землю уйдет одна половина,
В воздух всей планеты — другая…
…………………………
1924, Харьков
Я зажал сердце, зажал уста,
И охватило молчанье: так тошно, тошно.
Нет уже трепета, боль стала пуста,
Ибо нет у сердца огненного моста.
Ах, молчанье мое, ты взвейся песней?
Хоть любовь от сердца далеко теперь —
Над воспоминаньем — дымкою тумана —
Шелковую ниточку перебросит пусть.
Пусть разбудит новой болью
Силы в моем теле.
Дни мои взрастают,
Дни мои созрели.
Крылья голубиные
Прилетят откуда?
Кто склюет беспечно
Спелых ягод чудо?
Кто между сердцами
Мост из чувств построит?
Тихо. Сердце плачет,
Боль свою не скроет,
И молчанье охватило: еще так тошно, тошно.
V.1924. Харьков
И парус белый в дали моря,
Косой, с изогнутым концом —
Как бы плавник огромной рыбы —
Летит, откинувшись назад,
По-над ритмичными валами.
А то как бы раскрытое крыло
Неведомого демона сверкает,
Что с лета в волны занырнул
И тонет в море в судорогах смертных,
И лишь крыла последней дрожью
Еще трепещут над прибоем.
Так мотылек, упавший в лужу,
Еще пытается взметнуться тельцем в воздух,
И трепыхается, и силы напрягает,
И бьет о воду гаснущим крылом.
