20
Ты взойди, взойди, солнце красное,
Надъ горою да надъ высокою,
Надъ долиною, надъ широкою,
Обогрѣй ты васъ, добрыхъ молодцевъ…
Какъ повыше-то было села Юркина,
Какъ пониже-то было села Лыскова,
Протекала тамъ рѣчка быстрая,
Рѣчка быстрая, славна Стерженка,
Что никто по ней не проѣзживалъ,
Никто слѣдику не прокладывалъ.
Что плыла косна лодочка,
Косна лодочка, все разбойничья.
На носу-то стоитъ эсаулъ съ багромъ,
На кормѣ-то стоитъ атаманъ съ ружьемъ,
Посередъ лодки бѣлъ тонкой шатеръ,
Подъ шатромъ лежитъ золота казна,
На казнѣ сидитъ красна дѣвица,
Говоритъ она таково слово:
«Ужь какъ мнѣ, младой, мало спалося,
„Мало спалося, много видѣлось;
„Нехорошъ-то мнѣ сонъ пригрезился;
«Атаману-то быть повѣшену,
Эсаулу-то быть застрѣлену,
Вамъ-то, молодцамъ, всѣмъ въ тюрьмахъ сидѣть,
Мнѣ-то дѣвушкѣ быть на волюшкѣ.
Изъ-подъ камушка
Протекала тутъ рѣчка быстрая,
Ахъ, да вода чистая!
Какъ по той рѣчкѣ плыла лодочка,
Хорошо лодка изукрашена,
Свинцомъ, порохомъ изунизана.
Какъ на той лодочкѣ девять молодцевъ,
А десятая красна дѣвица,
Атаманова любовница,
Что родимаго-то брата душегубница:
Что зарѣзала своего брата,
На ножѣ сердце вонъ повынула,
На ножѣ сердце встрепенулося —
Красна дѣвица усмѣхнулася,
Усмѣхнувшись, она слезно всплакнула.
Атаманъ дѣвку уговаривалъ,
Уговаривалъ — самъ обманывалъ:
«Ты не плачь, дѣвка, не тужи красна,
Я свезу-то тебя въ отцу, къ матери,
Ко всему-то твоему роду племени».
Изъ падъ Питера
Изъ падъ горада
Протекала рѣчка,
Рѣчка быстрая.
Какъ на той рѣчкѣ,
Тамъ судно плыветь.
Харашо было судно изукрашена,
Маладцами все усажена,
На канцѣ лодки
Сидить атаманушка;
Пасирёдъ лодки —
Красная дѣвушка;
На кармѣ стаить
Часавой салдатъ.
«Охъ вы, други маи,
Вы, таварищи!
Я видѣла сонъ:
Расплеталася
Мая каса русая,
Выпадала мая
Лента алая,
Разсыпался мой
Залотъ перстень».
«Атаманушки быть
Убитаму;
Краснай дѣвушки
Быть павѣшенай;
Чесавому салдату
Быть зарѣзану».
Орловской губерніи.
Какъ поѣхалъ князь Михайло во царскую во службу,
Во царскую во службу, на великую нужду,
Повидалъ свою княгиню, молодую Катерину;
Онъ приказывалъ княгинѣ, своей матушкѣ родной:
«Охъ, ты матушка родна, береги молодую княгиню,
Береги ты мою княгиню, молодую Катерину.
Ты корми мою княгиню крупичатыми калачами,
Ты пои мою княгиню сытою медовою»!
Не успѣлъ князь со двора съѣхать, его добрый конь споткнулся,
Съ него бархатная шапочка свалилась;
Ужь какъ тутъ-то князь Михайло, онъ вспомнилъ,
Какъ вспомнилъ ли, горько князь восплакнулъ:
«Ахти! дома у меня нездорово,
Моей матушки родной не стало,
Либо моей молодой княгини —
Молодой княгини Катерины».
Его матушка родная
Жарку банюшку топила,
Горючъ камень разжигала,
Молодую княгиню погубила:
Бѣлы груди ей разрѣзала,
Молоденца вынимала,
На горючій камень клала.
Какъ пріѣхалъ князь Михайло, его матушка встрѣчаетъ,
Его матушка встрѣчаетъ, за бѣлы руки примаетъ,
За дубовый столъ сажаетъ:
«Ахъ ты, матушка моя родима,
Гдѣ моя молодая княгиня?»
«Молодая твоя княгиня пошла Богу молиться».
Ужь вы горы, горы крутыя!
Ничево въ горахъ ни породило,
Только породило кустъ ракитовый.
Ужь на этомъ кустѣ сидитъ младъ сизой орелъ;
У когтяхъ держитъ чернова ворона,
Онъ бить не бьетъ, только вспрашиваетъ:
«Гдѣ воронъ былъ, гдѣ черный былъ?…»
«Я билъ, побывалъ на саратовскихъ степяхъ,
Я видѣлъ чуду дивную: тамъ лежитъ тѣло бѣлое,
Никто къ тѣлу не приступается… приступились три птички:
Первая пташечка — родная матушка,
Вторая пташечка — родная сестрица,
Третья пташечка — молода жена.
Гдѣ мать плачетъ — тамъ рѣчка прошла.
Гдѣ сестра плачетъ — тамъ колодязи,
Гдѣ жена — тамъ роса стоитъ.
Солнышко взойдетъ — роса опадётъ».
Не взвивайся, мой голубчикъ,
Выше краснова окна,
Вотъ хрустальнова стекла,
Мнѣ такъ тошно,
Мнѣ такъ грустно
Жить дѣвушкѣ cиротой,
При дорожкѣ при большой,
Безъ матушки безъ родной…
Звала, звала дѣвка парня
Во чисто поле гулять;
«Пойдемъ, пойдемъ, мой голубчикъ.
Во чисто поле съ тобой.
Бери, бери мой голубчикъ,
Свой тонкой бѣлой шатеръ;
Раскинь, мой голубчикъ,
По чистомъ полю шатеръ.
Приляжь, приляжь, мой голубчикъ —
Я въ головкѣ поищу
Русы кудри расчешу.
Стала кудерки часать,
Сталъ малодчикъ засыпать.
Засни, засни, мой голубчикъ,
У дѣвушки на рукѣ,
На кисейномъ рукавѣ,
Да на златомъ перстенѣ,
На персидскомъ на коврѣ.
Какъ проснулся, пробудился
Во русы кудри хватился —
Нѣтъ ни русыхъ ни кудрей,
Ни дѣвушки, ни шатра,
Ни кисейнова рукава,
Ни золота перстеня,
Ни персидскова ковра,
Нѣтъ ни ворона коня,
Ни черкаскова сѣдла.
Ужь ты день, ты мой денёчикъ,
День прекрасный дорогой,
Проходи день поскорѣе,
Увеси мою тоску…
Охъ! да ужь я съ той тоски,
Со кручины пойду въ темные лѣса;
Охъ! да ужь я вскрикну своимъ
Громкимъ, тонкимъ голосомъ своимъ:
Охъ! да ужь, вы лѣсы, вы дубравы,
Наклоняйтеся ко мнѣ!
Охъ! да ужь, вы пташки, вы пернаты,
Всѣ слетайтеся ко мнѣ;
Охъ! да ужь вы звѣри, вы лютые,
Собирайтеся ко мнѣ!
Охъ! да вы терзайте мое тѣло
И дѣлите по частямъ,
Охъ! да вы оставьте во мнѣ, звѣри,
Ретиво сердце одно.
Охъ! да вы несите мое сердце,
Ково я вѣрно люблю;
Охъ! да пусть мой
Маленькой галубчикъ
Пожалѣетъ обо мнѣ.
У воротъ сосна раскачалася,
Ай люли, люли, раскачалася.
Бѣлая Дунюшка разыгралася.
Какъ боярскій сынъ на крыльцѣ стоитъ,
Какъ боярскій сынъ Дунѣ рѣчь говоритъ:
«Поиграй, Дунюшка, поиграй бѣлая,
Я тебя, Дунюшка, жить къ себѣ возьму.
Бѣлая Дунюшка испужалася;
Какъ со вечера голова болитъ,
Ко полуночи — она попа проситъ,
Ко бѣлу свѣту — нѣту Дунюшки.
Какъ въ Москвѣ звонятъ ко обѣденкѣ,
Бѣлую Дунюшку хоронить несутъ.
На что жъ меня матушка
На горе родила,
Не собравшись съ разумомъ
Замужъ отдала?
Чужая сторонушка
Безъ вѣтру сушитъ,
Чужой отецъ съ матерью
Безъ вины журятъ.
Скинусь я, младешенька,
Горькою пташкою,
Я горькою пташечкой,
Я кукушечкой,
Полечу я младешенька,
На свою сторону,
На свою, млада, сторонушку —
Къ батюшкѣ въ садокъ;
Сяду жъ я на яблоньку
На кудрявенькую,
Закукую кукушечкой —
Весь садъ заглушу;
Горючой слезой, матушка,
Весь садъ затоплю.
Увидала ли матушка
Съ высока терема:
«Родимыя дѣтушки!
Что за пташечка?
Да что то за пташечка?
Въ зеленомъ саду?
А и братецъ говоритъ:
„Пойду застрѣлю“.
А сестрица говоритъ:
„Пойду посмотрю,
Не наша ли горькая
Съ чужой стороны?“
Орловской губ. Малоархангельскаго уѣзда.
