Сергей Бобров - Лира Лир

Когда судьба занесена—
На мир презрительным указует перстом
(— На пажити, туманов прорывы —
Там — города, волноречье, взморье.
Глубина караванов, изгибы, люди —
На холоде, на теми,
Крепи, отливы —);
Презрительным перстом,
Низвергая тусклейшие ряды
Борозды, звезды ринутся,
Раздвигая ослеплений бег и пробег,

Тогда начинается, ломается явная пытка —
И леты нервических летунов
Оборвут искрометы,
Землеломы, подводники
С отличноустроенным ревом.

Вы же, громы…
А небесную пажить разломить
Крыльям блиндажа удастся ль!
Но лопнет струной золотой меридиан,
Но, звякнув, иссякнет стран поток:
Нежно опустит руки Рок.

На тяжкую профиль блиндажа
Метнулись легких куски.
И радиотелеграф тонкий
Скомандовал — перепеть.
Тогда блиндиромобили
Качались по мертвым телам;
Счастливиц долины Шампаньи
Заливал пушечный гам.

На гаубиц серые хоботья
Дымки серебристые плыли.
Вспухая то там — то там,
Стрекотали и жали из дали.
Из близи мортирные дула;
И плыли, и плыли, и плыли.
И тяжкую пажить пахали.
На хвост сваливался биплан.

Вы, черные сенегалы,
Гнули штыки о каски;
Падали — на милю не видно,
Кончается ли кровавое поле!

А бледные люди в Генте.
Отирая холодные руки,
Посылали на горы плотин
Беленький пироксилин,
И горькой Фландрии горе
Заливало зеленое море.

Воздушная дрожь — родосский трактор.
О, темь, просветись, лети!
Земля дрожит, как раненый аллигатор,
Ее черное лицо — изрытая рана.

Валятся, расставляя руки, —
Туже и туже гул и пересвист.
Крики ломают брустверы,
Ржанье дыбится к небу.

О, сердце, крепче цепляйся
Маленькими ручками за меня!
Смотри: выбегают цепи
В полосы бризантного огня.

И чиркают пули травою;
Еще минута — и я буду убить.
Вчера контузило троих, сегодня… что такое?
Нечего и вспоминать, это я — просто так.

Но сегодня — какое то странное…
И даже… Однако, позвольте, где же я?
Ведь вниз уносится земли полоса —
В мрак! в мрак!
— Да этого быть не может!
Это просто так.

Слои туч изрезаны равномерно:
Что за линия чудесной красоты!
Так, творя замысла утонченность кроткую,
Чертить прицельник медный.

Перекошены замерзшие…
Прекрасней кровавой Венеции;
Но облачко дыма — гондола дня.
А за нею . . . . . . . . . .

Подземный город — игра безопасна,
Так ли (стреляйте, пока не иссякли!)
Визгучие бескрылы-ракеты?
Или помнятся вчерашние явства?

Сшибок неба так декоративен,
Словно строчки военных корреспондентов;
Сосны обстрижены и посшиблены,
. . . . . . . . . .серой горкой.

На тридцать две сажени улетели камни
О, Боже мой будет ли конец!

Сливайте сломанные руки.
Челюстями разбитыми мямлите жалче.
Все застаивается грохотной угрозой.
И верно исчез конец.

На палках жалкие шкуры.
Стерегите негодные кучи дряни.
Жестянки, оторванные двери.
Послекур кретинических плясок:
Медная рвань, чугунный лом.
Могильный ров и закром;
Строений нищенские бельма
. . . . . . . . . . . . . . .

На двадцать три сажени улетели камни
И загваздались внизу
. . . . . . . . . . . . . . .

На эти горных скал озубья.
Как вихри, взлетал иной океан.
Клопоча, хоронясь в ущельных окнах.
Он плескался, как голубь в огне.

Когда бы я свежевейно проник,
В грезные мызы его овладений,
Он глухо и тупо сорвался с ног.
И скаль стук был — цепей цоканье.
И быстрый водоросль, обрывистый клекот
Мозг разбивал, раскладывая
Мысли в домино.

О, жаркого полка неудержимые — ноги!
Все эти завесы, склоны и покаты
За одну выжженную солнцем неделю
Продавал газетчик откормленный,
Но покупатель за гробом шел

Легкоизалетный чертит кругозоры.
Памятями дышит клокот земей.
Черные круги полей оратай
Над лютой дней.
Но и кто
Игры темной увлечет
В логи тайны громады?
Дам иглы
Глубин моревых.
Ни гнет, ни покоя;
Исчерти путей лесы, закрути
Тьмой исчлы.
Нет, нет, — за этой же заставой
Кто оберет свои гони:
Они сони, они трусы, они блекнут
Поднимай же медленно руки,
Вот волна.

О — я не насладился плодами дальних рек.
Я на берег садился. Одинокий человек.

О — дунь, жестяной ветер, на дубов сырую грань!
Разграбить осень грабов, кленов жесткую дрань.

И так же грабить путника, забывца о плодах,
Которыми он не насладился на дальних реках.

Захаживали волны за корни черных ив.
Но я быль равнодушен и боязлив.

А грань далеких волн, отчаявшись, звала:
— Окипи нас мокрой ладонью весла!

И мне не нужен быль однажды мой хитрый звон,
Над ним торжествовал многоводный сон.

Там тучно зрели… — ах, должно быть, не рассказать!
Померанцы ли? — и сердца их: солнц бешеная рать.

Мой меч был тонок — невидимая струна.
И в землю ухолила дрожащая слеза. —

И я не насладился плодами тех рек,
Где было веселье. Одинокий человек.

Ужель уберечься
Слева — рева, взрыва — справа?
Горой бульварного песка
Трамвай равнодушно бегущий снизу.
Когда блестка ее.
Кушей порывает выси,
Мчится.
О, отрясывайся, —
Небо, сводящее дорогой,
Суд походи мелкой
Молочнистый.

И вот (не может быть! ужели!
Что вы, что вы! помилуйте! — ):
Скорченными ногами
Пробегает изречений
Вялый поток,
Как сон изрешетений…

Но тут лучше мне остановиться?
Не думайте, все же,
Ошибочно приписывая…
— Плисовые огни, снятся рожи—
Как этот каждый удар
Есть совершенно — трепет
Телефонных болтовней,
Перси головней расстрелив… —
И бросивши карандаш о земь,
Забыв про озимь и про все,
Презрительно забыл про что.

О, легкая мнимость! о, быстрая улетимость!
Как — гул колес, стук, крик лег;
Разверни хрип, вой мук живых,
И со стрелки соскальзывай — раз, два, три, — еще:
Раз, два, три! — железными зубами
Куснуть стык; зеленому огоньку
Лепетнуть. Семафор —
Язык
Опуская, чтоб вырвать вой,—
И быстрее:
Мчее, левее, милее, живее, нежнее
Змея живого медным голосом —
Хрип звезд, брань столбов,
И: ровно-чудно, словно-бурно,
И: нудно-ёмко, скудно-до домны:
По мосту летивея —
Графиты… черноземы… сланцы…
Гра-ра-ра-фиты, —
Черно-чер-ер-ер-черноземы
Ссссслан-аннн-анцы, —
Стоп! — вынь да положь, —
Стансы. —
Станция. 10 минут.