Яшка казанова - три года

какое красивое слово – клеймо.
боишься? не будем мы строить отметин
искусственно. знаешь, обычно ремонт
того, что внутри образуется, этим
грешит. я могу перечислить во сне
все шрамы наручные вместо браслеток:
здесь мне было больно. здесь я была с ней
нежна до истерики – тоненький слепок,
оставшийся от передачи тепла
друг другу, уже затянулся. похоже,
здесь мне было сладко. а здесь я текла
тоской, прорываясь под кожу. под кожей
так много запрятано чувств, что ножи –
лишь повод себя сбалансировать в стае
людей. тихо голову мне положи
в ладони. хм, видишь ли, я подрастаю.
2005/06/09

я болею. так дети болеют ветрянкой.
мажу точки на теле слюной – от зеленки
остаются следы. в протабаченных легких
бродят хрипы. разрезать бы душу на тряпки,
на кусочки сатина ли ситца – неважно,
на флажки или ленточки – разницы мало.
темно серого утра застывшая манка
в окна мрачно грозит. повторенная дважды
в сутки молния кажется признаком-знаком
внедорожным вневременным внепостоянным.
я осталась в тебе ощущением яда,
инфантильным невротиком, бешеной самкой,
колесом без руля и простудой надгубной.
я осталась занозой, которую вынуть –
пустяковое дело. мужчина, как вывод,
появился. надеюсь, он будет не грубым,
не железным, не псевдовлюбленным и даже
не больным. я надеюсь, он будет надежным.
темно серого утра простуженный дождик
вкупе с молнией, в сутки явившейся дважды,
мне внушают, что ревность как часть режиссуры
непеременно нужна, что от спазмов не скрыться...
я болею. так дети болеют простудой,
вытирая салфетками вспухшие рыльца.
2005/06/14

ну что же ты медлишь? бери – пали!
я буду мишенью охотно, поверь мне.
прицелься спокойно, по крику «пли»
нажми на курок равно хлопни дверью.

мне нынче понятны обычаи стран,
где воют гиены, где собственным ядом
отравлены змеи, где бродит страх
с отчаяньем под руку, где наяды

не смотрят в глаза, но почти насквозь
тебя рассмотреть умудряются. четко
я вижу стену – то место, где гвоздь
жил раньше, а нынче осталась что-то

похожее на след от пули. пли!
мне нравится думать о том, что выстрел
придется в крылышко. левое ли?
не знаю. но после готова выслать

с небес тебе ангельский талисман.
ты думаешь, вряд ли взлечу настолько?
посмотрим. так в крайних строках письма
стоит постскриптум равно «постой-ка!»

постой после выстрела. нам спешить
наверное некуда. характерно:
почти невесомые этажи
для ног, избавившихся от тела.

я очень хочу, чтобы ты жила
дышала любила смеялась пела.

почти невесомая тишина
для тела, избавившегося от тела.
2005/06/15

1.
в колени – всем женщинам, что меня берегут,
мочат ступни, стоя на берегу,
мечут бисер, икру или просто соль,
приходят ночью в мой беспокойный сон,
бьют по щекам, по пальцам или под дых,
юбками машут яркими, чтоб под их
пестрой гуашью спрятать меня от гроз –
тычусь в полную силу. и в полный рост
складываюсь, как перочинный, как паззл, как
эквилибрист, удержавшийся на руках
между землей и облаком. говорю,
засунув ладони по корень в карманы брюк,
смущаясь своих, обкусанных до основ,
ногтей, с п а с и б о тишайшее, сбивающееся с ног,
+ с ритма, + с мысли. с п а с и б о за каждый раз,
когда я беспомощным дымом цепляюсь за вас.

2.
и что бы ты, нежность, ни говорила мне
как ни сверкала бы пряжкою на ремне,
куда бы ни посылала и ни гнала,
чем бы ни била ты, с кем бы ты ни была,
я буду любить тебя так, как люблю давно.
или сильнее. или больнее. но
буду любить тебя. можешь принять, как факт,
можешь отрезать, как слишком длинный рукав,
можешь забыть, заморозить, замять, замыть,
замучать, запачкать или опять забыть,
чтоб наверняка, если нужным сочтешь такой
ход действия пьесы. небушка протокол
ведется исправно, посмотрим с тобой вдвоем,
что нарисуется, что напишется в нем.
и чтобы ты, нежность, стекала в мою гортань,
чтоб била по телу разрядами тут и там,
чтоб спать не давала, чтоб выжгла дыру в кишках,
чтоб крепче травы, крепче белого порошка
меня приучила к себе, чтоб пытала, как
эквилибриста, дрожащего на руках,
чтоб трубкой бриаровой грела кусочек рта,
по телу разрядами била и тут, и там,
я имя твое выжигаю по клеткам и
в тебе прорастаю листочками клейкими.

3.
я – паутинка. мне хочется, чтоб паук
скорее со мною закончил, но никому
меня не сдавал.
2005/06/16

чтобы вернуться в париж, достаточно выпить дождя
из тонкого горла бутылочки с надписью витиеватой,
немного подумать, подумать еще, подождать,
кожей прочувствовав вены и вольты и ватты.
выйти на улицу бро, обалдевая от рук,
влажно текущих по шее за шиворот, не спотыкаясь.
промокнуть как следует, теплые плечи вокруг
считать за забор, а движенья по лужам – за танец.
тихонько дышать через раз, сберегая невдох для тебя,
накапливать воздух дождливый (вдруг пригодится однажды,
когда будет засуха), в пальцах табак теребя,
шагать по дождю под дождем, принимая как жажду
желанье остыть, остудиться, ослабнуть, оставить жару
термометрам ли или, может, врачам + таблеткам.
но мокрые руки, сдирают с меня кожуру
и твердо пихают в московское душное лето.
2005/07/19

девочек ласковая пыльца
кружится кружится
у лица
кружится кружится
улица

блять
юля у мамы умница?
2005/07/19

суицидальные наклонности,
умение вязать узлы,
особое стремленье к ловкости
в условиях еще не злых,
но жестких для того достаточно,
чтобы предчувствовать войну –
такой вот у меня посадочный
талончик.
2005/07/20

на мокрых патриках утренние пьяницы
новый день наматывают на палец.
спортсмены протаптывают дорожки к долголетию,
сгибая локти, как кузнечики – колени.
моя первая сигарета в половине восьмого
является началом грядущего московского смога.
моя первая чашка кофе ложится в основу
нервозной бодрости, смело толкая слово
«спазм» к самому краю желудка.
аккуратно внедренные в две небольшие лунки,
влажные от недосыпа глазные яблочки-шарики
внешнюю вселенную без любопытства обшаривают,
будто стараясь уцепиться за что-то устойчивое
типа столба фонарного, от моей шаткости стонущего.
психоанализ как повторение пройденного
вызывает во мне живую тоску по родине,
которая с картинки в моем букваре + с верных товарищей.
в этой тоске неутомимо варятся:
моя первая увлеченность (рыжая девочка жанна);
младшая моя-не моя, которую я обижала;
запах маминого халата, висящего в прихожей;
сначала желание, затем – страх быть на маму похожей;
первый мальчик, его тонкие руки гитариста;
первые залпом выпитые ядреные триста
или все пятьсот? дешевая еда без аппетита;
чувства дешевле еды аналогичны субтитрам
какого-то фильма. в нем главная героиня
напоминает своей подвижностью то ли дождь, то ли иней;
боязнь. сначала – глухой, черной, вязкой бессонницы,
затем – назойливого, беспардонного рассветного солнца;
снова въедливый, как дым, запах маминого халата;
таскания по врачам, тюремная больничная палата;
жажда жалеть себя за всех, кто не до;
режущее зрачки синевой небо
с одиннадцатого этажа квартиры на челомея;
привкус крови во рту от того, что сказать не умею,
те слова, которые выжигают
дырку в кишках; смутный объект желания
жить, улыбаться, смотреть на вещи проще,
гулять босиком по франции или польше;
теплые варежки на руках, их шерстяная нежность
перетекает в резинку на шее, бельевую, конечно;
слезы; истерики; выстрелы вхолостую;
улицы-якоря; бешеный секс; на стуле
кровь; ошарашенный папин окрик –
бег из родительской спальни; чужие окна
без штор, как без век глазные яблочки-шарики,
которые вселенную вне меня без любопытства обшаривают.
будто стараясь уцепиться за что-то устойчивое
типа столба фонарного, от моей шаткости стонущего.
2005/07/21