Демьян Бедный - Стихотворения

Уж немцы здесь бывали ране
У вод чудских, средь псковских нив,
Но — смерть прошла во вражьем стане:
Торжествовали псковитяне,
Всех псов немецких разгромив.
Преданья озера Чудского,
Великий подвиг старины
Освободителями Пскова
Сегодня вновь воскрешены!
Бойцы стремительным ударом,
Напомнив прадедов дела,
Врагов, засевших в Пскове старом,
Разбили в прах, смели дотла!
Смотри: средь гари и обломков,
У древних стен, в лучах зари,
Встречают доблестных потомков
Их прадеды-богатыри,
Псков ликованьем их встречает,
Блюдя обычай древний свой,
И славой их Москва венчает
За новый подвиг боевой!

Любители хвастливо привирать
В конце концов скандалятся обычно.
Какой-то баритон иль бас, умевший зычно
В труднейших операх любые ноты брать.
Однажды в обществе стал выхваляться с жаром
Обширнейшим своим репертуаром:
Нет оперы такой, в какой бы он не пел!
Тут кто-то хвастуна поддел.
Сказав ему с притворной грустью:
«Чем ближе жизнь моя средь мелких дрязг и дел
Подходит к роковому устью.
Тем в памяти живей картины давних лет:
Я помню — в юности моей с каким экстазом
Я слушал оперу Россини „Фаргелет“»!
 «Ну, как же, — не сморгнувши глазом,
Соврал артист, — в свой бенефис
Я в этой опере пел арию на „бис“.
Театр безумствовал, и, что всего дороже.
Рукоплескали мне, представьте, в царской ложе!»
Всеобщий смех лжецу достойный был ответ.
Очковтиратель был и впрямь разыгран знатно,
Он оскандалился: ведь не было и нет
Подобной оперы, и слово «Фаргелет»,
Звучащее так оперно-приятно,
Есть слово «телеграф», прочтенное обратно.
Конкретных хвастунов я не имел в виду.
Я некую мораль под басню подведу,
Очковтирательства коснувшись и «всезнайства».
В науке ль, в области ль хозяйства,
В искусстве ли — на общую беду —
Еще не вывелись ведь и такие типы:
Они представят вам проектов пышных кипы.
Из фраз такой состряпают балет!..
Скажите им: «А вот ученый, Фаргелет,
Он в этой области слывет авторитетом, —
Полезно бы узнать при составленье смет,
Какого мнения он о проекте этом?»
Очковтиратели вам вмиг дадут ответ:
«Ну как же!.. Фаргелет!.. Еще минувшим летом
Мы, опасайся лицом ударить в грязь,
Вступили с ним в прямую связь
И консультацию имели с Фаргелетом!»

Стрелок был в сапогах добротных.
Охотничьих, подкованных и плотных.
Он придавил змею железным каблуком.
Взмолилася змея перед стрелком:
«Не разлучай меня со светом!
Я натворила много зла.
Винюсь и ставлю крест на этом!
Есть змеи подлые. Я не из их числа.
Я буду, позабыв, что значит слово „злоба“.
Великодушие твое ценить до гроба.
Вот доказательство: два зуба у меня,
В обоих яд, их все боятся, как огня.
Ты можешь выкрутить мне оба!»
«Умильны, — отвечал стрелок, — слова твои,
Но только тот от них растает.
Природы кто твоей не знает:
Коль не добить зубов лишившейся змеи,
Пасть снова у нее зубами зарастает!»
Еще не наступили дни,
Но все мы знаем, что они Не за горою,
Когда, прижатая железным каблуком,
Прикинувшись чуть не родной сестрою,
Фашистская змея затреплет языком:
«Клянусь, я жизнь свою по-новому устрою,
Ребенку малому не причиню вреда.
Россия!.. Господи, да чтобы я когда…
Я горько плакала порою,
Все, мной сожженные, припомнив города!
Я каюсь и в своем раскаянье тверда!»
Да мало ли чего еще змея наскажет.
Но зубы вырастут, она их вновь покажет.
Все покаянные свои забыв слова.
Змеиная природа такова!
Змея, раскаявшись наружно,
Не станет жить с одной травы.
Лишить ее, конечно, нужно.
Но не зубов, а — головы!

Освободителям Варшавы наш салют!
Сегодня наши пушки бьют
Торжественный сигнал блистательной эпохи.
То перекличка двух столиц,
То — в зимнем небе — блеск зарниц,
Победы зреющей всполохи.

Варшава! Враг терзал ее не год, не два.
Казалось, черная над нею смерть нависла.
И, вот — Варшава вновь свободна и жива,
И плещет радостной волной пред нею Висла!
Торжественно ее приветствует Москва,
И родственно звучат ее слова.
Великого исполненные смысла!

Нет, не о розни вековой.
Не о разладе, им обеим ненавистном,
О дружбе говорят они о боевой
И о союзе бескорыстном!

Да будет же на долгие века
Их связь сердечная крепка,
И да покроется неомраченной славой
Союз Москвы, творящей подвиг свой,
С соратницей своею боевой,
Демократической свободною Варшавой.

Дрожа, спасаясь от расправы.
Бегут фашистские удавы.
В Варшаве немцев больше нет!
Освободителям Варшавы
Наш гордый, боевой привет!

Охвачен паникою дикой,
От вас бежит фашистский зверь.
Пред Польшей вольной и великой
Вы распахнули настежь дверь:
«Смотри! Свободна ты теперь,
И в Вислу радостно глядится
Твоя прекрасная столица!»

Всей Польше шлем мы братски весть,
Что мы поможем ей расцвесть
И засверкать волшебной новью.
Тому порукой — наша честь
И дружба, спаянная кровью!

Не плачьте обо мне,
простершемся в гробу,
Я долг исполнил свой, и смерть я встретил бодро.
Я за родной народ с врагами вел борьбу,
Я с ним делил его геройскую судьбу,
Трудяся вместе с ним и в непогодь и в вёдро.

Уж это было с вами раз:
Вы, корча из себя героя-инвалида,
Утихомирились для вида,
Но из звериных ваших глаз
Сочилась ненависть и лютая обида.

Вам «фюрер» нужен был, мечтали вы
о нем.
Еще не явленный — он по ночам вам
снился,
И вы сочли счастливым днем
Тот день, когда он объявился.

Какой вас охватил экстаз,
Когда был «фюрер» обнаружен,
И стало ясно, что как раз
Такой-то «фюрер» вам и нужен!
Обдуманно, не сгоряча,
Вы «фюрером» своим признали палача
И, алчностью проникнувшись звериной,
С восторгом слушали его, когда, крича
О роли мировой «тевтонского меча».
 Он вас прельщал… Москвой, Кавказом,
Украиной!
Привыкшие себя с младенческих ногтей
Считать породою «господ» и
«сверхлюдей».
Вершиною своих убийственных идей
Маниакальное признавши
ницшеанство,
Вы, возлюбившие фашистское
тиранство,
Вы, чьим стал «фюрером» отъявленный
злодей.
Открыто зарились на русское
пространство.
Вы ринулись на нас, как щуки
на плотву,
Но встретились в бою с народом —
исполином.
Сошлось для вас пространство
клином.
Вы посягнули на Москву
И поплатилися — Берлином!