157. «Мне снились березы, дорога большая…»
Мне снились березы, дорога большая.
Там, где-то на Каме, в глухом городке,
Тебя над остывшею чашкою чая
Я видел с письмом, позабытым в руке.
Метель надо мною кружилась, стонала,
Катился орудий разбуженный гром,
А мне всё казалось, что в грохот вокзала
Спеша, задыхаясь, мы рядом идем.
Я видел себя на площадке вагона
В суровой шинели (ремни вперехлест),
Я слышал твой голос, почти заглушенный
Растущим безжалостным стуком колес.
И я просыпался. В холодные щели
Врывалась поземка. От взрывов дрожа,
Всё так же роняли угрюмые ели
Морозную пыль на окно блиндажа.
Ворчал, закипая в печурке чугунной,
Над розовым пламенем мой котелок,
И вновь погружался я в сумрак безлунный,
И снова от вьюги уйти я не мог.
Но утро настало. И, слушая длинный
Уже утихающей бури рассказ,
Всё так же лечу я равниной пустынной
Над пылью снегов, разделяющей нас.
Конверт твой у сердца в моем полушубке…
И что это — пальцев любимых огонь
Иль только тепло чуть дымящейся трубки
Привычно согревшей сухую ладонь?
Январь 1943
158. «Весь день метель кружилась на раздолье…»
Весь день метель кружилась на раздолье,
След заметая легким рукавом,
Шатался лес, и мутно было в поле…
Но месяц встал над дремлющим селом.
Широкий двор перерезают тени,
Блестит окна холодная слюда…
На мягкие, пушистые ступени
Глядит зеленоватая звезда.
А там, средь туч, в бегущие туманы
Высокий месяц правит свой челнок,
И кажется — украдкою Светлана
Скользит к воротам бросить башмачок.
Заветный час и тайны и гаданья…
Как хрупок воздух, заковавший даль!
Одно неосторожное дыханье —
И зазвенит он, рухнув, как хрусталь.
Что загадать? Какой поверить тайне?
Как воскресить забытое давно?
В такую ночь тревожней и печальней
Здесь на полу начерчено окно.
В такую ночь мне на сердце ложится
Колючей пылью легкий звездный свет.
В такую ночь и ей давно не спится…
Мой дальний друг… разлуки словно нет!
Февраль 1943
День угасал, неторопливый, серый,
Дорога шла неведомо куда,
И вдруг, под елкой, столбик из фанеры —
Простая деревянная звезда.
А дальше лес и молчаливой речки
Охваченный кустами поворот.
Я наклонился к маленькой дощечке:
«Боец Петров» и чуть пониже — год.
Сухой венок из побуревших елок,
Сплетенный чьей-то дружеской рукой,
Осыпал на песок ковер иголок,
Медлительно скользящих под ногой.
А тишь такая, точно не бывало
Ни взрывов орудийных, ни ракет.
Откуда он? Из Вологды, с Урала,
Рязанец, белорус? Ответа нет.
Но в стертых буквах имени простого
Встает лицо, скуластое слегка,
И серый взгляд, светящийся сурово,
Как русская равнинная река.
Я вижу избы, взгорья ветровые,
И, уходя к неведомой судьбе,
Родная, непреклонная Россия,
Я низко-низко кланяюсь тебе.
28 февраля 1943
В годину лихих испытаний,
Великих утрат и невзгод
Мне легче, как только затянет
Любимую песню народ.
Живое наследье столетий,
Она родилась не из книг.
Сложил ее лучший на свете,
Правдивый и смелый язык.
Когда запевают про Волгу,
Про гордый конец Ермака,
Дорога не кажется долгой
И всякая тяжесть легка.
В солдатской обветренной доле
Поем мы — и сердца не жаль! —
Про ласточку в синем раздолье,
Про девичье горе-печаль,
Про месяц в решетке острожной,
Про топот полночных копыт
И тот колокольчик дорожный,
Что вновь под дугою звенит.
Ее чудотворная сила
Всегда нам о самом родном —
О русской душе — говорила
Свободным своим языком.
Март 1943
161. «И я служу народу моему…»
И я служу народу моему…
Быть может, той единственной строкою,
Которую твердит, готовясь к бою,
Артиллерист в грохочущем дыму;
«И я служу народу моему!»
Когда в ночи, взрывая дождь и тьму,
Взвивается сигнальная ракета,
Чтоб взять на цель последнюю тюрьму, —
Строкою, славящей победу света,
И я служу народу моему.
И в час, когда на солнечной поляне
Сойдемся мы при кликах ликований,
Я, как заздравный кубок, подниму
Строфу мою. — В годину испытаний
И я служил народу моему!
3 апреля 1943
В простой бревенчатой избушке,
В сугробах, в сумраке лесном
Недостает нам только кружки
Да Родионовны с чулком.
Вот так же волком вьюга злится,
Метет поземкой у ворот,
Да где-то за морем синица,
О нас не думая, живет.
Темно в окошке. Вдруг ракета —
Косого света полоса —
Прорежет высь, и дрогнут где-то
Тяжелым грохотом леса.
Снег отряхнув на полушубке,
Друзья к нам сходятся порой,
Чтоб у печурки сесть и трубки
Зажечь лучинкой круговой.
Мы помним дружбу фронтовую,
Избушку в пляшущем огне.
Вот почему я так пирую
Сейчас с тобой наедине.
А если снова расставанье
Сулит нам ладожская гать,
«Ну что ж! — скажу я. — На прощанье
Дай по-мужски тебя обнять!»
24 ноября 1943
163. «Когда слова случайны и просты…»
Когда слова случайны и просты
И медленно беседы ткется пряжа,
Чужие, непривычные черты
Мне кажутся подобием пейзажа.
Есть лица, где проходят облака
Над сонною холмистою равниной,
Есть лица — как вечерняя река,
Где дремлет город с крепостью старинной.
В одни посмотришь — голубым дождем
Сверкает сад, сбегающий отлого,
В другие — тускло светит старый дом
И тянется осенняя дорога.
Но у тебя, не знаю почему,
Такой простор коричневого взгляда,
Что я гляжусь в него — и не пойму,
Откуда в нем и сумрак и прохлада.
Совсем простое русское лицо —
Уж кажется, чего на свете проще,
Но словно утром вышел на крыльцо
В росу и щебет соловьиной рощи.
Я узнаю и солнце, и дожди
В твоем лице — всю русскую погоду,
И, что бы ни случилось впереди,
Люблю его всё больше год от году.
Быть может, ты лишь тем и хороша,
Что лишь в тебе с веселой простотою
Живет моя вечерняя душа
И вижу только я тебя такою!
Осень 1943
164. «Ты хочешь знать, как это было…»
Ты хочешь знать, как это было,
Как ты пришла ко мне во сне?
Судьба, должно быть, так судила
В глухой болотной стороне.
Так горестно, неутомимо
Тебя искал я в дни тревог!
Но ты скользила тенью дыма
Вдоль фронтовых моих дорог.
Порой касатки быстрый росчерк
По небу, полному огня,
Напомнит легкий, смелый очерк
Бровей, коснувшихся меня.
То в глуби озера лесного
Ты улыбнешься, как восход,
То горько сказанное слово
На сердце льдинкой упадет.
Но в этот раз всё было проще,
Не так, как виделось уже.
Был язычок коптилки тощей
В сыром и темном блиндаже.
Запела дверь. Хочу привстать я —
И вижу: луч висит сквозной.
А в том луче, в знакомом платье,
Ты — как тогда, перед войной.
Да, это ты! Твое дыханье,
Твои шаги… И, так легка,
Мне на плечо в ночном сиянье
Легла горячая рука…
Но тут проснулся я, не веря,
Не понимая, где я сам.
Шла ночь. Из чуть прикрытой двери
Тянуло стужей по ногам.
Сверкала ель. Луна сжигала
Снега безжалостным огнем.
И в том молчанье ясно стало,
Что вновь друг друга мы найдем.
12 декабря 1943
