Демьян Бедный - Том 1. Стихотворения 1908-1917

Случилася беда: сгорело полсела.
      Несчастной голытьбе в нужде ее великой
От бедности своей посильною толикой
   Своя же братья помогла.
   Всему селу на удивленье
Туз, лавочник Мокей, придя в правленье,
«На дело доброе, – вздохнул, – мы, значит, тож…
      Чего охотней!..»
   И раскошелился полестней.
А в лавке стал потом чинить дневной грабеж.
   «Пожар – пожаром,
А я весь свет кормить, чай, не обязан даром!»
   «Так вот ты, пес, каков!»
Обида горькая взяла тут мужиков.
И, как ни тяжело им было в эту пору,
   Они, собравши гору
   Последних медяков
И отсчитав полсотни аккуратно,
   Мокею дар несут обратно:
   «На, подавись, злодей!»
   «Чего давиться-то? – осклабился Мокей,
Прибравши медяки к рукам с довольной миной. –
   Чужие денежки вернуть немудрено, –
А той догадки нет, чтоб, значит, заодно
Внесть и процентики за месяц… руп с полтиной!»

На даче барчуки, набрав еловых шишек,
   В войну решили поиграть
И наняли толпу крестьянских ребятишек
   Изображать враждующую рать.
   Сошлись враги. Увлекшись боем,
      Деревня перла напролом:
      «Жарь под микитки!»
      «Бей колом!»
      Барчата взвыли диким воем.
На крик сбежалися их матери, отцы.
Узнав, что их сынки ребятам заплатили,
   Чтоб те их колотили,
Озлились господа: «Ах, псы, ах, подлецы!
За медный грош убить готовы, супостаты!»
   «Да рази ж, – издали ребятушки кричат, –
   Да рази ж чем мы виноваты?
Мы платы силою не брали у барчат:
   Мы б их избили и без платы!»

   Пресветлый сокол поднял крик.
Средь бела дня, когда летал он на привольи
Со всем своим двором, какой-то враг проник
   В его владения сокольи
И, словно б от каких-нибудь перепелят,
Оставил косточки одни от соколят.
У сокола в глазах от боли потемнело:
«Подать мне ястреба! Он во вражде со мной.
   Его когтей все дело!
   Он, он, не кто иной,
   Несчастью моему великому виной!»
И сокол ястреба решил известь со света.
Как только до орла дошла угроза эта,
Орел на сокола решил идти войной.
Всем птицам объявив о том с великим шумом,
Зане был ястребу он сватом или кумом,
Иль вообще какой-то там родней.
Переполох средь птиц пошел необычайный.
«Владыка! Не воюй, а только попугай! –
Взмолился пред орлом ученый попугай,
Известнейший юрист, орла советник тайный. –
Пристойно ли тебе вступать в подобный спор?
Ведь ястреб учинил заведомый террор!
   Террористические ж акты…»
«Брось, попугаюшка! – вздохнул орел. – Чудак ты,
      Хоть и юрист.
Откуда же ты взял, что я – не террорист?!»

Увидевши соху, «Послушай-ка, старушка, –
      Сказала пушка, –
      Аль ты глуха?
Я тут гремлю весь день, а ты и не слыхала?
      Ты что ж тут делала – ха-ха?»
      «Пахала, – молвила соха, –
         Пахала».
«Пахала? Что ты! Не смеши.
Работать для кого? Ведь ни одной души
Не сыщется живой в разбитой деревушке.
Так что ж тебе теперь осталось? Отдыхать?!»
«Пахать, – соха сказала пушке, –
      Пахать!..»

На ниве брошенной, среди камней и терний,
   Не прерывая борозды,
Друзья, работайте от утренней звезды –
      И до вечерней!
Ваш мирный подвиг свят и нет его безмерней.
Под грохот пушечный, в бою, в огне, в аду
Я думаю о вас, чей путь простерся в вечность.
Привет мой пахарям, борцам за человечность!
Привет мой мирному – культурному труду!

      Сысой Сысоич, туз-лабазник,
      Бояся упустить из рук барыш большой,
Перед иконою престольной в светлый праздник
      Скорбел душой:
«Услышь мя, господи! – с сияющей иконы
Сысоич не сводил умильно-влажных глаз. –
   Пусть наживает там, кто хочет, миллионы,
А для меня барыш в сто тысяч… в самый раз…
Всю жизнь свою потом я стал бы… по закону…»
Сысоич глянул вбок, – ан возле богача
Бедняк портной, Аким Перфильев, на икону
То ж зенки выпялил, молитвенно шепча:
«Пошли мне, господи, в заказчиках удачу…
   Последние достатки трачу…
Чтоб обернуться мне с детишками, с женой,
   С меня довольно четвертной…»
Купчина к бедняку прижался тут вплотную,
   От злости став белей стены:
«Слышь? Лучше замолчи!.. На, сволочь, четвертную
   И не сбивай мне зря цены!»

Много, много их, «злодеев»:
Сам М. Горький, Л. Андреев,
Короленко, – кто еще там? –
Все стоят под «общим счетом»
В черной рубрике прихода
«Сметы будущего года»,

И пигмеи и гиганты,
Все грядущие таланты,
С новизною, с левизною,
«Предусмотрены казною».
Плод святого озаренья,
Гениальные творенья,
Коих нет еще и в плане,
«Предусмотрены заране».

Публицист, в статье задорной
Ты идешь дорогой торной!
Я, сатирик, в басне, в сказке
Подчинен чужой указке
И живу на белом свете –
«Предусмотренный по смете»!

На сияющей эстраде
В Петербурге – виноват –
В дивном граде Петрограде
Пел нам нежно бюрократ:
«Знаем, знаем с давних пор мы,
Ох, как нам нужны реформы,
Но… всему же свой черед:
Успокойтесь наперед!»
Было худо, стало хуже.
Миновало десять лет, –
Бюрократ на тему ту же
Декламирует куплет:
«Входит жизнь в иные нормы.
Ох, как нам нужны реформы,
Но… позвольте погодить:
Дайте немца победить».

Что нам делать с куплетистом?
Отвечать, как прежде, свистом?
Но в тяжелый час потерь
Не до свиста нам теперь.
Куплетист (пусть он с талантом]
Нас избитым «вариантом»
В изумленье не поверг.
Знаем: если ждать упорно,
И упорно, и покорно,
То получим все бесспорно…
«После дождика в четверг».

«Ну, как твои дела-делишки?» –
Сбивая лед с еловой шишки,
Клёст обратился к снегирю.
      «Благодарю!
Когда бы не попал к дрозду на именины
   Да не поел вчера рябины,
   Подох бы с голоду!»
         «Эх-ма!
   Признаться, выдалась зима!..
Гляди, с овсянкой к нам летит, никак, чечетка?
         Здорово, тетка!
Садись, овсяночка! Откудова, кума?»
   «Да вот летала к свиристелю;
Хворает, бедненький, которую неделю:
   Всего трясет, не пьет, не ест.
   Прибился из далеких мест,
   Промерз на вологодской стуже,
Искал тепла у нас – ан тут еще похуже.
   Да без родных, да без семьи!..»
   «Щигли-щигли! Пюи-пюи!»
Перемахнул на ель щегол с чертополоха:
   «Кому там как, а мне не плохо!»
«В каких местах?» – вопрос овсянка задала.
   «Уже ль не знаешь? Вот дела! –
   Щегол придвинулся к соседке. –
   Зашла бы, что ли… на часок…
Поговорить… попеть… прочистить голосок!..
Я тут поблизости… живу по-барски… в клетке».
   «Так это ты и есть?!
Весьма наслышаны! Благодарим за честь! –
   Овсянка молвила задорно. –
Возможно, про тебя наслышались мы врак:
И плут и фокусник… Но вот, что ты – дурак,
   Так это уж бесспорно!»

      Такие-то дела!
Малюю басенку, не трушу, –
И тем отвел немного душу.
      Что выругал… щегла!