2. «Печать божественной руки…»
Печать божественной руки
Легла не многим на чело.
Его чело ее несло.
Он был спокойный властелин
Природы, солнца и луны,
Печальной осени, весны.
Он был во всем и был один,
Он миру целому внимал
И тайну в очи целовал.
Он знал безветрие небес,
Дыханье бурь и гул валов,
Он слышал много голосов.
Ему шептал и верил лес,
Ему волну несла река,
Над ним летели облака.
Он время вел и каждый миг
Сам зажигал и сам гасил,
Любя рождал и хоронил.
Железной тяжести вериг
От детства гордо не надев,
Он был ягненок, змей и лев.
3. «Она, нетронутая лань…»
Она, нетронутая лань,
На перепутье бытия
Стояла, робость затая.
Слепая жизнь живую дань
Безглазым идолам-камням
Ее готовила во храм.
Но смутно, смутно, словно сон,
Невнятной грусти змейка-нить
Кралась ей душу перевить.
И райских струн неясный звон
Манил ее к сиянью дня,
Огонь незажженный храня.
На солнце взоры устремив,
Она жила в тиши пустой
У входа в терем золотой.
Богаче, чем морской прилив,
Она несла в себе алмаз
Стремящих к счастью темных глаз.
Но, как пустыня без воды,
Забыла запахи цветов,
И мощь корней, и вкус плодов.
О вы, кто духом молоды,
Вставайте, будьте как она,
Все чаши выпейте до дна.
4. «Так темен, темен вечер был…»
Так темен, темен вечер был.
Так долог был вечерний час.
Огонь закатный в муках гас.
В кошмаре душный воздух плыл.
Дорога шла, все шла, устав,
Полями, лесом, между трав.
Лохматой грудой стал курган,
И стая сосен, старых слуг,
Над ним сковала верный круг.
Они пришли, когда туман
Куренья белые кадил
И вечер за горы уплыл.
Перед заветною чертой
Коснулся душ людской испуг,
Но сосны разомкнули круг.
Природа с ласкою простой
Склонилась к ним, седая мать,
Детей привыкшая ласкать.
Глаза просторные открыв,
Он ясно близкое постиг,
И зажигал, любуясь миг.
Она, вся — нега, вся — порыв,
Таить смятенья не могла,
Себя на радость отдала.
Он руку взял и взял ее,
Так близок стал, так был далек,
Так странен трепет теплых щек.
Лицу ее — лицо свое…
Двойная вспыхнула душа,
Как мир весенний хороша.
Ликуйте все, кому дано
Носить огонь и зажигать
Судьбой рожденное сверкать!
Зарею небо зажжено.
Вонзился в небо первый луч,
Так нежно ал и так певуч.
Они зажгли свои костры,
Огни слились в один язык,
И в нем метнулся чей-то лик.
Слиянье брата и сестры —
То было первое родство,
Вселенской жизни торжество.
5. «Так прилетело утро к ним…»
Так прилетело утро к ним.
И с утром ангел прилетел,
Готовя светлым их удел.
Он был чудесным и нагим,
Без пола, зависти и слез,
Нежнее, чем стволы берез.
Два снежно-белые крыла
Пространство отдали ему.
Он был подвластен лишь тому,
Чья жизнь над жизнями была
Предвечным, чистым родником
И первым всех огней огнем.
Едва лучи своих лампад
Заря на небо принесла,
Они увидели посла.
Сверканьем стал их ясный взгляд,
Тела — вселенной, Богом — дух,
И мрак земли для них потух.
Им очи ангел отворил,
Расширил теплые сердца,
Чтоб свет небесного лица
Перенести хватило сил.
И мир, сияя, им предстал
Без жадных, темных покрывал.
Прекрасен был их первый день,
Прекрасней всех пришедших дней,
Смелее всех и всех ясней.
И Бог сказал земле: «Одень
Одежду лучше всех одежд,
Милее девичьих надежд».
6. «Как хорошо владыкой быть…»
Как хорошо владыкой быть
Не только неба и цветов,
Но всех желаний, чувств и слов.
Как хорошо в себе носить
Всю власть, носить в себе одном,
Над телом, духом и умом.
Как хорошо рабыней стать
Того, кто все в себе несет,
Кто все дает и все берет.
Как хорошо себя сжигать
У золотого алтаря
Тебя зажегшего царя!
7. «Трепещет пламенный закат…»
Трепещет пламенный закат.
Все небо в желтом янтаре,
Вечерня служится заре
Среди сияющих палат,
И от зенита до земли
Не ходят тучи-корабли.
Вечерню слушая, стоит,
Стоит он в поле на огне,
На темном, старом валуне.
Лучами храм небес залит.
Душа лучами залита.
Весь мир — безмолвные уста.
«Приди», — он медленно сказал
Кому-то жадному, кто был
Над ним в пожаре алых крыл.
И темно-красный жаркий вал
Его, сказавшего, увлек
В кипящий пламенем поток.
Когда последний луч погас,
На небо сумерки взошли
И звезды бледные зажгли,
Тогда погас последний час
Небесно-белых первых дней,
Настали дни иных огней.
8. «Он к ней пришел и ей сказал…»
Он к ней пришел и ей сказал:
«Иди со мной. Тебя люблю.
Тебя любовью окрылю».
Шла ночь в тумане покрывал,
Когда к реке они пришли
И поцелуем мир зажгли.
Нет! Нет! То был не поцелуй,
То был огонь нездешних сфер,
Предел сознанья, чувств и мер.
Он создал в них потоки струй,
Горячих, острых, как металл,
Он их уста огнем сковал.
Еще. Еще. Раскрыт кивот.
И близкий Бог в глаза глядит.
Он рад. Он знал. Он так велит.
Объятья рвутся. Миг растет.
Сверкает тело. Всё — одно.
Всё — глубь, достигнутое дно.
Весь мир — живое существо,
Двояко целое. И в них
Оно истратилось двоих.
Так родилось еще родство:
Отныне мужа и жены
Телами души зажжены.
9. «Рассказ простой, как мир и Бог…»
Рассказ простой, как мир и Бог.
С простой душой рассказан он,
Как рассказуем детский сон.
С прологом сходен эпилог:
Стихом, повторенным здесь вновь,
Святая славится любовь.
Нищ и светел, прохожу я и пою.
Вяч. Иванов
Русь! Что больше и что ярче,
Что сильней и что смелей!
Где сияет солнце жарче,
Где сиять ему милей?
Поле, поле! Все раздолье,
Вся душа — кипучий ключ,
Вековой вспененный болью,
Напоенный горем туч.
Да, бедна ты, и убога,
И несчастна, и темна,
Горемычная дорога
Все еще не пройденó.
Но и нет тебя счастливей
На стремительной земле,
Нету счастья молчаливей,
Нету доли горделивей,
Больше света на челе.
У тебя в глуши родимой
Люд упорней, чем кремень,
Гнет терпел невыносимый
В темной жизни деревень.
У тебя по черным хатам
Путом жилистой руки
Дням раздольным и богатым
Копят силу мужики.
У тебя по вешним селам
Ходят девушки-цветы,
Днем не смаяны тяжелым,
Правдой юности святы.
Горе горькое изжито!
Вся омытая в слезах,
Плугом тягостным разрыта,
Солнцу грудь твоя открыта,
Ты придешь к нему в боях!
