Семен Кирсанов - Лирические произведения

Прочь, мелочи,
                        прочь, рой
обид!
        Тоска, долой!
Забыть заботы!
                            Прочь,
бессонных мыслей ночь.
Любовь и ревность,
                                   прочь!
И — снова
                на простор
гранита и мостов
через Неву.
                     Мосты
надежны и просты.
И как ни широка
гигантская река,
просторы
                    не пусты.
Сроднились берега,
как в браке,
                      на века.
Так сделали мосты.
пускай одни —
                     горбом
прошли из дома в дом.
Их жизнь —
              канала муть,
и в пять ступенек путь.
Другим —
                  взамен любви
двухсводчатый уют.
Сторожевые львы
расстаться
                   не дают…
Зато у самых звезд
Канавки Зимней
                              мост.
И преданно-верны
живут две стороны
двух зданий,
                    две стены
так близко,
                  тесно так
и так вдвоем всегда,
что только
                   кое-как
под мост течет вода…

Но,
      берега Невы,
вам трудно.
                   С детства вы,
с пустынных лет реки,
так страшно
                   далеки!
И ледовитый лед
вот —
           между вами лег,
и только иглы ввысь…
И все же
                вы сошлись.
И, дружески легка,
легла
         издалека
Литейного рука
проспекту на плечо.

«Чего ж тебе еще?
Я рядом.
             Я с тобой…»
Но как мне быть
                           с собой?

Я понял
             жизнь мостов,
пролетов и основ.
Соединять —
                       их суть.
Но и оставить путь
судам,
             идущим в верфь
или от устья вверх.
Покинувший залив
корабль
            так горделив —
сияющая медь
и мачты
                 в полный рост…
Но больно мне
                        смотреть
на разведенный мост.

О, горестный разлад!
Мост,
          как любовь,
                              разъят,
и входит в наш разрыв,
спокойный ход
                              развив,
громада корабля,
два берега
                  деля
на разных две судьбы…
И я стою,
               моля
ростральные столбы
помочь
           и сблизить вновь
двух берегов любовь!

Но я же начал — «прочь,
бессонных мыслей ночь»,
я же сказал —
                   «прочь, рой
обид,
         тоска, долой,
любовь и ревность, прочь»,
к Неве я вышел…
                              Ты,
река,
        и вы, мосты,
не в силах мне помочь.
В огнях, гудках, парах
и флагах
               пароход
торопится.
                      Пора
открыть ему проход!

Моя тетрадь,
                    не трать
страниц на пустяки.
Реши:
            пусть из души
к тебе идут стихи.

Не скрой,
              с какой тоской
я здесь бродил без сна.
Конец —
           у двух колец
нет общего звена.

А в городе
                  весна.
Иллюминован сад,
и улица
            тесна,
и лица не грустят.

Прожектора
                     в саду
лучи возносят вверх.
Фонтаном
                на звезду
несется фейерверк.

Есть отраженный свет,
и есть зажженный свет,
а между ними
                         нет
ни солнца,
               ни планет.

О, нелюбовь, —
                        ты ад,
где пустотой казнят,
где ни ночей,
                     ни дней,
ни света,
               ни теней!

А ведь любовь
                             была!
И, как кометный хвост,
она
      меня влекла
сквозь миллиарды звезд.

О, фейерверк в саду,
о, озаренье туч!..

Прожектора!
                        Я жду.
Мне тоже нужен луч.

Фасады!
             Вы честны.
Вы смотрите правдиво
лепным лицом
                         стены,
задуманной, как диво!

Собор —
             он как собор,
на то и колоннада.
Вам
          никого собой
обманывать не надо.

Когда расстрелян царь
Растрелли
                 не всесилен,
стиль Зимнего дворца
не стал
            грядущим стиле

Фасады не таят
своих примет,
                       как ребус;
не скажет:
               «Я театр» —
Петра и Павла крепость.

Ваш вид,
                  и цвет,
                               и рост
для сути вашей создан,
раз Пулково
                      для звезд,
и купола — по звездам!

Змеевиками труб,
призывами у входа
всем говорит:
                      «Здесь труд!» —
простой фасад завода.

Но среди честных стен
имеются
              глухие;
на них косая тень,
их умыслы
                     плохие.

Безлицым кирпичом
покрытые,
                без окон —
они, мол,
              ни при чем
в политике высокой.

Но это ложь!
                      На них
и имена стояли,
вокруг
          орлов двойных
аршинные медали.

И знает
            та дыра,
закрашенная буро,
кто
        Поставщик Двора
и чья Мануфактура…

И есть под краской
                                  перст,
торчащий из манжета, —
еще Брокар, мол, есть
под вывеской
                         Ленжета.

Закрашен
                  твердый знак,
но лезет из-под пятен
то — с ером
                   «Русскiй банкъ»,
то «Рѣчь»
                        с кадетским ятем.

Лишь маляры затрут
тень
       шоколада «Ciy»,
а тени — тут как тут
зовут
         «спасать Россiю»…

Но ты смешна,
                     стона!
От «Речи» и банкиров
Россия
           спасена,
в ней бьется сердце мира.

Я друг
          правдивых стен,
стен с окнами и дверью,
я друг…
          Но вместе с тем
брандмауэрам не верю.

Так и с людьми —
                             нельзя
в их правде убедиться,
не заглянув
                      в глаза
и не поняв их лица.

Эй, маляры!
                      Прочней
глухие стены красьте.
Приметам
                 прошлых дней
не возвратиться к власти!

Подумать,
                сколько дел
у метел и лопат!
Лицейский
                 старый сад
засыпал листопад,

и Царское Село,
как лето,
              отцвело.
Но все летят с ветвей
обрывки
              летних дней.

К скамье из чугуна
спустился
                   желтый лист;
над ним литой рукой
подперся
                лицеист.

Он думает,
                  пока
сад, осыпаясь,
                           вянет:
«Унылая пора,
                      очей очарованье,
приятна мне твоя
                            прощальная краса…»

Засыпана скамья.
Осыпались
                        леса.

И листья
              все желтей,
и ветер вертит их.
А лицеист
                   уснул
среди стихов своих.