Илья Эренбург - Избранное

Тебя ведет только зависть и злоба.
Ты кричишь, а солнце сияет, как прежде…

Что ж! Если надо, я выстрелю в солнце!..

Ты не мятежник, не преступник, нет,
Просто слепец.
Да, можно свергнуть короля, но обывателя, что
     жаждет хлеба и покоя, — его не низложить.
Он трижды прав за кувшином вина в уютном доме.
На кого ты восстал? На жизнь,
На гармонию.

Гармония, законы и права —
Какие непонятные слова!
Надо уметь ненавидеть, надо одну только искру
                 и много, много ветра,
Чтоб от вашей гармонии осталась горсточка пепла.

Вы ль это говорите, сеньор Гонгора?
Вы не пастух, не погонщик мула, вечно пьяный, —
Значит, вы их обманываете!
Я кое-что слыхал о вас. Вы учились в Саламанке,
В Магдебурге спорили о Канте,
Портили глаза над сказками Прудона,
Ваш ум скептический ценили профессора Сорбонны,
И в мадридских журналах не раз я встречал это имя —
                 «Гонгора».
Вы не сапожник, не младенец, даже не поэт,
И вы пред ними повторяете вот этот бред

Не я говорю, не Гонгора.
Разве я мог бы говорить так дерзко и громко?
Говорит вот этот парень, и та старуха, и вся толпа.
Я только труба.
Говорит ветер с каменной Сьерры.
Там вопит пастух в грубой козьей шкуре,
Как я — носитель новой веры,
Апостол бури.
На моей щеке ледяное дыханье Сибири…
Ползет из Сахары сирокко душный и трепетный…
О, как много ветра стало в мире!..

Ты смеешь говорить…

Нет, не я, только ветер.

Всё это так страшно… Мне кажется порой, что
                 он пророк…

Юродивый иль ловкий демагог.

Я не могу. Пусть это безумье. Не знаю.
Кто-то во мне подымается грозный, нечаянный.
Их много — я один. Всё равно. Пусть конец.
Я молчать не могу. Ветер и во мне.

Рабы, вы прах, вы пыль! На миг вы возмутились,
Чтобы потом на землю пасть. Всё это так старо…
Я слабый человек, но я кричу: «Да здравствует король
Леона и Кастилии!»

Провокатор!

Мадридская собака!

Ах! Это Диего Романьес, главарь аристократов…

К стенке! Куда ты, куда!..

Он умрет как враг народа, но нельзя ж без суда.

Мы слишком долго ждали!

Граждане, подождите полчаса — ведь суд простая
                 формальность.

Мы не можем ждать! Смерть роялистам!

Вот-вот сейчас выстрелят!

Гражданин Гонгора, по-моему, его придется увести —
Опасны эти бредни.

Ведите!.. Устоять он думал на моем пути…
Вот крест… О, если бы последний!..

Скажите, что они сделают с братом?

Ах, это ваш брат!.. Не знаю…

Зачем я здесь, с этим сумасшедшим?
Просить некого, говорить нечего…
А ноги будто приросли к этому камню…
Уж я — не я… Кто-то несет нас… Играет нами…

Что они сделают с братом?

Я уж сказал… суд, строгий суд народа, должная
                 расплата…

За что? За прямоту? За то, что он толпе не льстит?

За то, что мы летим, а он стоит.
«Да здравствует король» —
Это грязное, захватанное серебро,
Придворные, вино из Хереса, а у голодной матери
Младенец тянется к груди иссохшей… слабее…
                 слабее…
Берегитесь! Тысячи мертвых младенчиков синими
                 ручками схватят
Это нежное кружево на вашей девичьей шее.
Девки из порта, которые спят каждую ночь с дюжиной
                  матросов,
Грузчики, что плюются кровью, надрываясь,
Скорняки, вшивые, мозолями, как гнойной корой,
                 обросшие…
Впрочем, это вас мало занимает!..
Ваш брат хотел «восстановить порядок»…
Для нас это виселицы, для вас заслуженный отдых,
                 балы и награды.
Он знал одно: на помощь банды короля идут.
Придут ли? Посмотрим!.. Теперь пусть узнает наш
                 суд!

Никто из нас не знает, что впереди.
И кто вам дал право судить?
У каждого своя правда, каждый господа по-своему
                 славит.
Почему вы уверены, что только ваш путь —
                 правильный?

Был рай Христа в голубеньком небе, с розовыми
                 ангелочками,
А ваш брат устраивал еще собственный рай — чего
                 лучше —
За бутылкой ликера, с танцовщицей, ночью…
Один рай для жизни, другой, Христов, на всякий
                 случай…
Наш рай — дорога в край,
Куда нельзя никогда прийти,
Нет рая выше, чем борьба за рай,
Нет счастья слаще, чем всегда идти.

Но если люди в этот рай идти не захотят?
Что, если им милей привычный с детства ад?

Я их заставлю! Я сожгу их затхлый дом.
Слепцов надо в рай загонять бичом!..

В рай загонять?.. Вы не смеетесь?.. О, как я тебя
ненавижу!..

Но отчего меня влечет к тебе и ты всё ближе?
У тебя твоя правда, не моя, другая… Ведь есть
                 тысячи правд.
Может быть, я ее узнаю, не теперь, потом, отстрадав.

Мне жаль вас, ваш отец академик, верно,
     профессора и адвокаты нянчились с вами,
Но вы бедны и темны, как наша Испания.
Вы не знали движенья, волненья, творческих мук.
Вы как земля, которую еще не взрезал плуг.
Читаете «Подражанье Христу», вас убаюкивают
                 монахи хитрые —
Ученики проклятых инквизиторов…

Вы мне напомнили… У нас в галерее есть старый
                 портрет,
Вы так на него похожи,
Тот же дикий рай в глазах, жестокий свет,
Такие же руки ропотные и тревожные…

Кто ж мой двойник? Беспечный поэт? Каторжник?
         Иль шалый капитан?

Главный Инквизитор отец Хуан.