Обвязались мы не зря
Обвязались мы не зря
Бичевой. Нельзя иначе —
Бьются бури декабря
С бычьим бешенством в Рыбачий.
Стонет суша в тяжком сне,
Содрогаясь от норд-оста,
И несется с неба снег,
Погребая полуостров.
Мы идем, скользя по льду,
Волоча в сугробах ноги,
Засыпаем на ходу.
Даже видим сны в дороге:
Не метель, а яблонь хмель
Заметает наши сани,
И шумит тихонько ель
Над поселками саами;
Ржи живучий урожай —
Не диковина — обычай.
И летит пчела, жужжа,
В улей с доброю добычей.
…И уже довольны мы,
Снится горечь нам окурка,
И сияет нам из тьмы
Раскаленная печурка.
Он молча плакал, оттого что…
Он молча плакал, оттого что
В глухую, в ледяную ночь
Пришла к нему в каморку почта,
Чтоб обнадежить и помочь.
Он долго ждал минуту эту,
Она во тьме его вела,
Когда казалось, что планета
Мертва — ни света, ни тепла.
Куда-то буквы уползали,
Мелькало милое лицо,
И не глазами, а слезами
Читал он это письмецо.
Не разогреть былого… поздно…
Все позади в его судьбе.
И ветер осени морозной
Устало путался в трубе.
И было все вокруг неясно,
Толпились в памяти года.
…Нужна и все-таки опасна
Изголодавшимся еда.
Мужские слезы — с кровью вровень,
Пускай они — всего вода,
Они бывают гуще крови,
Когда в них соль почти тверда.
Мы так и этак век свой судим
Во тьме бессонниц и дорог.
Как хлеб нужна поддержка людям,
Но хлеб — он тоже нужен в срок.
Ты ничего не пишешь снова
Ты ничего не пишешь снова…
Вот почтальон идет, шутя.
А писем нет… Когда бы слово,
Хотя бы слово от тебя.
От Каботажки до Шалима
Кричат метелицы в ночи.
А почтальон все ходит мимо
Да в окна дальние стучит.
Земля вокруг в морщинах трещин,
И не постичь уже подчас:
Не то метель над нами хлещет.
Не то она бушует в нас.
Мы зря, пожалуй, брови хмурим,
И невпопад ругаем град.
…Бушует буря. После бури —
Яснее небо, говорят.
Льняные свои колечки
В косички уже плетешь…
Спрашивают разведчики:
— Чего, командир, не пьешь?
Сегодня праздник — по маленькой
Положено всем. Закон.
А ты и не тронул шкалика,
Не раскупорен он.
— Да нет, ничего, ребята,
Дочку припомнил я.
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
Поют и поют солдаты:
«Винтовка — жена моя!»
Своей доволен я судьбою.
Не зависть — жалость у меня
К тому, чья жизнь прошла в покое,
Вдали от бури и огня.
Какая все-таки удача —
Пробиться первым через тьму,
Палатку ставить на Рыбачьем,
В песках, у бешеной Аму, —
И, кончив дело в час полночный,
Отведав огненной ухи.
Вдруг примоститься в уголочке
И посвящать свои стихи
Дымку над домиком родимым,
Протяжной песенке печей
И тем глазам неповторимым,
В которых звезды всех ночей!
Что жизнь, лишенная горенья?
Что жизнь, лишенная горенья?
Она печальна и пуста,
Ока — осеннее смиренье
Почти увядшего листа.
Пусть не покой, а поиск вечный
Подарит время мне в удел,
Чтоб в громе бури быстротечной
Я тишины не захотел.
Иной в жилище полком — нищий,
В толпе — без дружеской руки.
Ищи любовь, как воду ищут,
Как землю ищут моряки.
В детстве просто все и красиво
В детстве просто все и красиво,
Сам себе в сновиденьях — князь.
…Обойти я хотел Россию
Потихоньку, не торопясь, —
Так, чтоб медленно, как история,
Плыли малые города;
Чтобы дыбилось рядом море,
Неразгаданное всегда;
Чтоб открылось, как гибнут тучи,
Как изюбры трубят в ночи,
Как качают в руках колючих
Мелочь звездную кедрачи.
И пошел я дорогой тряской,
На ржавцах оставлял следы,
И томился я от неясной
Жажды подвига и воды.
Время таяло, осыпаясь
Желтизною берез на грязь,
И явилась иная завязь,
И другая настала связь.
Уж давно я не юн, не в силе,
И хотя не сижу мешком,
Хорошо бы мне по России,
Как бывало, пройти пешком.
Снится снова — иду я тощий,
Ни тоски, ни боли виска,
И дышу я водой и рощей
И теплом ржаного куска.
В недели доброго подъема,
Когда строке пришел черед,
Нас не берут ни лень, ни дрема,
Нас дьявол даже не берет.
Он бытом бьет, он душит песни,
А мне струится в душу звон,
И все рубцы, и все болезни —
Как будто небыль или сон.
И даль ясна, и зренье чисто,
И, может, мнится оттого,
Что я не зря тружусь, Отчизна,
На ниве дела твоего!
Когда приходит неудача —
И все — из рук. И друг — как враг,
И люди добрые судачат
О том, что знают кое-как, —
Не пей вина. Вино не лечит,
Не жалуй жалоб и обид.
Они сгибают людям плечи, —
Наш век не розами набит.
Все в мире — труд и трата силы, —
Молва народная права.
Гуди, тяжелое точило,
Сверкайте искрами, слова!
Работай! Делом без отказа,
Одним лишь им, и день и ночь,
Ты можешь, должен, ты обязан
Себе неистово помочь!
В такую ночь не спать, а бредить
В такую ночь не спать, а бредить,
Бумагу рвать, курить подряд,
Не слыша, как ворчат соседи
И что соседки говорят.
Устать, отчаяться — и снова
Писать и черкать вкривь и вкось,
И вдруг понять, что э т о слово.
Что слово нужное нашлось.
И позабыв и стыд, и совесть.
Будить родных и звать к огню,
Узнав в десятый раз, что повесть
Вконец измучила родню.
Немало слов ржавеет на веку
Немало слов ржавеет на веку,
Что ты нашел для камня и оправы,
И проверяешь временем строку,
Как кислотою проверяют сплавы.
Медлительна реакция. На взгляд
Пока еще не потускнело слово.
…К чему его потом приговорят
Иные люди времени иного?..
Спешат иль тянутся года,
А день и ночь — и сутки мимо.
Проходит жизнь неумолимо
В заботах боя и труда.
Мы часто видели в глаза
Все счастье жизни, всю тревогу,
И мы могли б о них сказать,
Чтоб захватило дух, ей-богу!
А нам все кажется, что время
Не так в строке отражено,
И не посеяно то семя,
Что нам посеять суждено.
Намедни муза изменила мне
Намедни муза изменила мне,
В багрянце пятен крикнув: «Зауряден!»
И пусто на земле, как на луне,
И, как в похмелье, сам себе отвратен.
Ах, боже мой, какая стынь вокруг,
В глазах не тает снежная пороша,
И друг — не друг, и валится из рук,
Став непомерной, будничная ноша.
И не спасут ни лесть тебя, ни месть, —
Надейся, жди, не колотись об стену…
Измену женщин можно перенесть.
Как пережить поэзии измену?..
Забрось перо, забей ворота…
