Настал иллюстрированный
Счастливый новый век.
Рисунки чудно слажены,
В них каждый штрих хорош,
А бляди так раскрашены,
Не хочешь, а возьмешь.
Чем книга нашпигована,
Постигнуть нет ума,
В ней все иллюминованно,
А в буквах мрак и тьма.
Тут ножки разлетаются
Под кистью удальцов,
Там юбки развеваются,
Что не найти концов.
Прекрасно, восхитительно,
Виват, Мари Монблан,
Как держит хуй решительно
Мадмуазель Шарман.
В ней поза идеальная
Исполнена красот,
Но самое печальное:
Любого заебет!
Она давно мне нравилась,
Исторья не нова;
Своей пиздой прославилась
И горлом здорова!
А мы в любви не зрители,
Запутавшись в мудях,
Не только сочинители
Ебутся в повестях!
Бывало, день изводишься
На службе так и сяк.
А тут домой воротишься,
А женка хвать елдак!
Начнешь в четыре голоса,
Зальешься, как река;
А кончишь тоньше волоса,
Нежнее ветерка.
Изведал уж немало я
Житейской суеты,
Эх, молодость удалая!
Куда исчезла ты?
Вдовий утешитель
Московская повесть
Вот в чем, прекрасная,
Найдешь ты облегченье,
Единым кончишь сим
Ты все свои мученья…
Аноним
Вдова должна и гробу быть верна.
А.С. Пушкин
Вдова, исчадье ада,
Нечистых дум услада,
При свете ночников
Влечет меня в альков.
Все тихо, все в покое,
Ах, что это такое?
Она мне шепчет в ухо
И лезет под сюртук;
Не по себе, старуха,
Ты нынче рубишь сук!
Но, Боже, что со мною,
Как манит сей изгиб,
Я сладких грез не стою,
Я, кажется… погиб!
Повис! Вотще таиться,
(Некстати случай свел!)
Ну, как тут не забыться
И не задрать подол!
Здесь дело не до смеху,
В груди желаний жар,
Забить бы мне прореху,
Сей вдовий дортуар.
Вотще! Повис приятель,
Нескромных нег ваятель.
Как разум мой кипит,
Когда он крепко спит!
Вдова, раскинув ноги,
Не в силах уж терпеть…
О, сжальтесь! Боже! Боги!..
Вбить кол и — умереть!
Восстань же, пробудися,
В последний раз молю,
Воспрянь, развеселися,
Ты видишь: я люблю!
Вотще! Повис над миром
Поверженным кумиром…
Вот ужас! Гладь да тишь.
В кусты? Ан, нет, шалишь!
(Мне жаль сие терять,
Ты должен это знать.)
. . .
. . .
. . .
Но вот главу подъемлет
Приап. Могуч, велик!
Он никому не внемлет,
Капризный баловник.
Виденьем вновь смущен,
Спешит развеять сон!
Он зол! он жаждет мщенья,
Ликует и скользит;
Какие наслажденья
Ему сей ров сулит!
. . . .
Врывайся, бей с разбега,
Нисколько не таясь,
Ты — Альфа и Омега,
В любой дыре ты князь!
Люблю твои забавы,
Эраты верный друг,
Ликуй, наперсник славы,
Уже натянут лук.
Стрелой неотвратимой
Лети в иную даль;
В душе невыразимой
Рассеется печаль.
Закинув гордо шею,
Как лебедь в облаках,
Я снова гордо рею
В раю… Увы и ах!
. . .
Почто же то терзанье
Не за что я узнал?
Меж тем как испытанье
Мне Бог любви послал.
Но вот — теперь не скрою,
Во всей красе возник:
Умножил я тобою
Природы грешный лик.
От радости в постеле
Запрыгала вдова:
«Неужто в самом деле
Кружится голова?»
О, плотский жар желаний
И темных ожиданий,
Я по стопам твоим
Шел с трепетом живым!
. . .
Вдова в перинах тонет,
Воркует, бредит, стонет,
Пылает, как в огне,
Рисуясь на спине.
В прожорливом межножье
Клубится сущий ад,
Мой конь на бездорожье
Все скачет невпопад.
Амур! Немой свидетель
Возлюбленной четы;
Бессонных сцен радетель
Взирает с высоты,
Как я над бездной рею,
В глубинах пламенею,
Не мысля дна достать,
Чтоб удаль показать!
Однако дело скверно:
Вдову толкнул я ввысь,
И в этот миг, наверно,
Все мысли пресеклись,
Когда под небесами
Излился я стихами.
Услышав те слова,
Утешилась вдова!
Я был престранных правил,
Поругивал балет,
Но как-то раз представил
Татьяну мне сосед.
(Сосед мой был не промах,
Красавчик и нахал
И много дам знакомых
Ко мне перетаскал.)
Признаться, я немножко
Смутился (о, профан!)
Мой Бог!.. Но эта ножка…
Но эти плечи… стан…
Под стать оригиналу
Был страх, как робок я;
В стремленье к идеалу
Я робким был, друзья!
Не все ж слагать куплеты,
Хоть трижды будь поэт,
Какие мне сюжеты
Подкинул вдруг балет.
Пред этой балериной
Смутился пылкий взор;
Все прочее рутиной
Казалось мне с тех пор.
Как не любить балета?
Страдая, думал я.
Итак, на склоне лета
Влюбился я, друзья.
С тех пор ловил я взоры
В услужливый лорнет
И ножки Терпсихоры
Не забывал. О, нет!
Не так следит астроном
За новою звездой,
Как мы в порыве томном
Влечемся за пиздой.
В балете все наивны,
Но пробил звездный час,
Как были конвульсивны
В любви мы всякий раз.
Вбежит на сцену дева
И кружит, как змея,
Взвилася ножка влево,
Подался влево я.
Взвилася ножка вправо,
Я вслед за ней, друзья,
Аплодисменты, слава!..
Тут, право, кончил я.
В бокалы вина льются
Не молкнет разговор.
Уста к устам влекутся,
Во взоре тонет взор.
Средь шумного тумана
Я залу отыскал.
Зажги, моя Татьяна,
Свечу между зеркал.
По лицам пробегает
Дрожащий огонек,
Жаль, ног не разжимает
Татьяна. Видит Бог!
Ну что же ты, Татьяна,
Туманится мой взгляд.
Влекусь я неустанно,
Срывая твой наряд.
Над ней вовсю колдую
На радость ли, беду,
В такую ночь глухую
Я плавно речь веду.
Представьте, на коленях
Покоясь у меня,
В порывистых томленьях
К соседу льнет она.
И свет очей небесный,
Лиющий огнь в сердца,
И шелка шум прелестный,
Как снег ее лица.
На груди грудью страстной,
Устами на устах,
Горит лицо прекрасной
И слезы на глазах!
. . . .
. . . .
. . . .
. . . .
И вдруг явила милость,
Поднявши ноги ввысь
И, как в падучей билась,
Пока мы с ней еблись.
В смеркающемся блеске
Все уплывает вдаль,
Хрустальные подвески
И белая рояль.
А в зале, где блистает
Начищенный паркет,
Мне в этом помогает
Приятель мой. Сосед.
Чей это гимн беспечный
Доносит нам зефир?
То ебли друг сердечный,
Души моей кумир!
Вот бедрами играет,
Прелестна и легка,
А вот елдак сжимает
Проворная рука.
До ласки каждый падок
И в душу льет елей,
Как сон бывает сладок,
Когда не спишь ночей.
Ебешься до отвалу,
Сползаешь чуть живой.
Под стать оригиналу
Еще ебешь… ой, ой!
Не похудей в разгуле,
Еще мы запоем,
На стуле так на стуле
Тебя мы заебем.
Как ножки раздвигает,
Ну точно лепестки
Два хуя направляет
Движением руки.
Прелестна дева в стане,
Ну как не обхватить?
Мы нравились Татьяне,
Да что тут говорить!
Любовники бывают
Философы порой,
Не все же умирают
От ебли под луной.
Встречаются поэты
В столичной суете,
И кружатся планеты,
Ну, точно фуэте.
Ужо ты в новой позе,
Хоть стать невелика.
Глядишь — а только розе
Краснеть наверняка.
Хоть целый свет обрыщешь,
Искал, где только мог.
Но вряд ли, друг мой, сыщешь
Стройнее этих ног.
Ленясь под одеялом,
Ласкались мы втроем
И часто за бокалом
Проснемся — и уснем!
Пускай же сны младые
Нас будут посещать,
Нам жизни дни златые
Не жалко расточать.
Татьяна в сновиденье
Вкушает наслажденье
И шепчет мне, друзья:
Твоя, твоя, твоя!
С тех пор я закружился
Без дела, в хлопотах,
Ах, как я веселился
В театрах, на пирах.
Не ведал я покоя,
