Послушный Грозного веленью,
Своей елдой без затрудненья
Он убивал с размаху двух
В опале бывших царских слуг.
Другой Мудищев, воин бравый,
В полках петровских состоял,
Во время битвы под Полтавой
Он хуем пушки прочищал.
Благодаря такой махине
При матушке Екатерине
Прославился Мудищев Лев,
Красавец, генерал-аншеф.
Сказать по правде, дураками
Всегда Мудищевы росли.
Но пребольшими елдаками
Они похвастаться могли.
Свои именья, капиталы
Проеб Луки распутный дед,
И мой Мудищев, бедный малый,
Был нищим с самых юных лет.
Судьбою не был он балуем,
И про него сказал бы я:
Судьба его снабдила хуем,
Не давши больше ни хуя.
Настал и вечер дня другого.
Купчиха гостя дорогого
В гостиной с нетерпеньем ждет,
И время медленно идет.
Вот к вечеру она в пахучей
Помылась тщательно воде,
И смазала на всякий случай
Лесной помадою в пизде.
Хоть хуй любой ей не был страшен,
Но тем не менее в виду
Такого хуя, как Лукашин,
Вдова боялась за пизду.
Но чу! Звонок… Она вздрогнула,
Еще прошло минуты две,
И вот является вдове
Желанный гость. Она взглянула —
Стоял пред ней, склонившись фасом,
Дородный, видный господин
И произнес солидным басом:
— Лука Мудищев, дворянин.
Одет в сюртук щеголеватый,
Причесан, тщательно побрит,
Но вид имел дураковатый,
Не пьян, а водкою разит.
— Весьма приятно… Я так много
О вашем слышала… — Вдова
Как бы смутилася немного,
Сказав последние слова.
— Да, это точно. Похвалиться
Могу, конечно… Впрочем, вам
Самим бы лучше убедиться,
Чем доверять чужим словам.
И, продолжая в том же смысле,
Усевшись рядышком болтать,
Они одной предались мысли:
Скорей бы еблю начинать.
Чтоб не мешать беседе томной,
Ушла Матрена в уголок,
Уселась там тихонько, скромно
И принялась вязать чулок.
Но, находясь вдвоем с Лукою,
Не в силах снесть сердечных мук,
Полезла вдовушка рукою
В карман его суконных брюк.
И от ее прикосновенья
Хуй у Луки воспрянул вмиг,
Как храбрый воин в час сраженья, —
Могуч, напорист и велик.
Нащупавши елдак, купчиха
Вся загорелася огнем
И прошептала нежно, тихо:
«Лукашка, миленький, пойдем!»
И вот вдова вдвоем с Лукою.
Она и млеет, и дрожит,
И страсть огнем ее палит.
И в жилах кровь бурлит рекою.
Снимает башмаки и платье,
Рвет с нетерпеньем пышный лиф
И, обе груди заголив,
Зовет Луку к себе в объятья.
Мудищев тоже разъярился,
Тряся огромною елдой.
И, как со смертной булавой,
Он на купчиху устремился.
Купчиху на кровать взвалил,
Задравши кверху ей рубаху,
И длинный хуй свой, словно плаху,
Он между ног ей засадил.
Но тут игра плохая вышла:
Как будто кто всадил ей дышло,
Купчиха начала кричать
И всех святых на помощь звать.
Она кричит — Лука не слышит,
Она сильнее все орет,
Лука ж, как мех кузнечный, дышит
И все ебет, ебет, ебет…
Услышав крики эти, сваха
Спустила петельки с чулка
И молвила, дрожа от страха:
«Ну, знать, заеб ее Лука!»
Но через миг, собравшись с духом,
С чулком и спицами в руках
Летит Матрена легким пухом
И к ним вбегает впопыхах.
И что же зрит? Вдова стенает,
От ебли выбившись из сил.
Лука ей жопу заголил
И еть нещадно продолжает.
Матрена-сваха вьется птицей,
Скорей спешит помочь беде,
И ну колоть вязальной спицей
Луку то в жопу, то в муде!
Лука воспрянул злом свирепым,
Старуху на пол повалил
И длинным хуем, словно цепом,
По голове ее хватил.
Но тут Матрена изловчилась,
Остаток силы собрала,
В муде Луке она вцепилась
И яйца прочь оторвала.
Лука, однако же, старуху
Своей елдою, словно муху,
Успел прихлопнуть наповал
И сам безжизненный упал.
Наутро там нашли три трупа:
Лежал Мудищев без яиц,
Вдова, разъебана до пупа,
И сваха, распростершись ниц.
Вот, наконец, и похороны.
Собрался весь торговый люд.
Под траурные перезвоны
Три гроба к кладбищу несут.
Народу много собралося,
Купцы за гробом чинно шли
И на серебряном подносе
Муди Лукашкины несли.
За ними — медики-студенты
В халатах белых, без штанов.
Они несли его патенты
От всех московских бардаков.
К Дашковскому, где хоронили,
Стеклася вся почти Москва.
Там панихиду отслужили
И лились горькие слова.
Когда ж в могилу опускали
Глазетовый Лукашкин гроб,
Все бляди хором закричали:
— Лукашка! Мать твою! Уеб!
Лет через пять соорудили
Часовню в виде елдака,
У входа надпись водрузили:
«Купчиха, сводня и Лука».
Молчание (лат.).
…Нам Бог спокойствие это доставил(лат.). Вергилий. «Буколики», 1, 6.
После смерти (лат.).
Беатриче де Бонис, известная римская куртизанка. Вазари упоминает ее портрет работы Рафаэля.
Существующее положение (лат.).
