Но что за притча? За дверьми,
В плену смертельной лени,
Мне слышен голос: «На! Возьми!
Раздвинь мои колени!
Поставь хоть раком на рояль,
Чего ты медлишь? Боже!..»
На лицах женщин тех печаль
И страсти свет, похоже.
Но что до плотских мне утех
И до цветов увядших?
По городам гуляет грех,
И льются слезы падших.
Играй, Адель,
Ласкай украдкой;
Продлится хмель
Минутой сладкой.
Во тьме кулис,
Как бы играя,
Продлись, каприз,
Блаженство рая!
Люблю следить
Твои движенья;
Как искупить
Мне заблужденья?
Моей весны
Златые сны,
Плоды любви
Лови, лови!
Ласкай, Адель,
Мою свирель!
Разве только блядь видна вам,
А не ангел в небесах?
Вновь пьянчуги по канавам
Разодеты в пух и прах.
Разве только звезды любы
Беспардонным молодцам?
Снова шлюх целую в губы,
А за что — не знаю сам!
Оглянись, и ты увидишь
До зари, всю ночь, везде,
Я всплываю, точно Китеж,
В разухабистой пизде.
Отчего прелестны бляди
И хрустальны колера,
Там, где спереди и сзади
Мы ебемся до утра?
Там, спины не разгибая,
Заключу небесный брак;
Скачет, скачет, блядь лихая,
Словно в яблоках рысак!
Но когда в угарном дыме
Бог на землю возвернет,
Знай, любовь уже с другими,
Хуй тебе, подруга, в рот!
Ко мне солдат приходит,
Веселый и хмельной,
И ножки мне разводит
Воинственной рукой.
Он гость иного царства,
В глазах неверный свет;
Нет от него лекарства
И заговора нет.
Нет от него молитвы,
Приник он и отник;
Под шум любовной битвы
Он достает свой штык.
Мне штык терзает душу,
А в тело льет елей;
Трясет меня, как грушу
До самых до костей.
Как тот безвестный ворог,
Захвачена врасплох,
Но лишь задернешь полог,
Не удержу я вздох.
Давным-давно он ходит,
Настойчивый такой
И ножки мне разводит
Воинственной рукой!
И вот теперь покаюсь,
Что, затаивши крик,
Спросонья я хватаюсь
За небывалый штык.
И часто мы при этом
Воркуем в уголке,
А я под лунным светом
Качаюсь на штыке.
Побудь со мной! ты мне сказала,
Я отвечал надменно: да!
Не знал я той, что мне внимала,
Не знал души твоей тогда.
Не я ли, страстию измятый,
Над запрокинутым лицом,
Стою, как землекоп с лопатой,
Перед мучительным трудом!
Притча о стареющем Ермолае
Раньше людей Ермолай подымается,
Позже блядей он домой возвращается,
Но наслажденья, какие бы ни были,
Верно ведут Ермолая к погибели.
Ох, повидал он красавиц порядочно
И ведь любил на земле предостаточно.
Сила, меж тем, как ни жаль, убавляется,
Старость подходит, частенько хворается.
Плачь, Ермолай! И, скрывая смущение,
Поздно блядей приводить в искушение!
Ну… небесам благодаренье,
К тебе я сделал первый шаг,
И вот орудье наслажденья
Сжимаю крепко я в кулак.
Со мной пойдешь, со мной сольешься,
Как будто ангел во плоти,
А утром на Тверской очнешься,
А там — господь меня суди!
Я к тебе приблизил губы,
Солнце в небе раскололось.
Точно ангел отлетевший,
Затихал девичий голос.
Пахнет музыкой и раем
Этот черный смутный локон,
Низко ласточки летают
В глубине бездонных окон.
Не из этих ли ладоней
Животворный бьет источник?
Словно гость потусторонний,
Бродит сторож-полуночник.
Ты ли сбрасываешь платье,
Где скрывается признанье?
Ты нагая — вся объятье,
Я — сплошное осязанье!
Сколько нынче слов туманных
Мной произнесенных всуе,
Постепенно замирают
В долгожданном поцелуе!
…Deus nobis haec otia fecit[2].
Люблю я сельские картины
В последних числах сентября;
Люблю я русские равнины
И вас, пустынных гор вершины,
В воспоминаниях паря.
Звезда божественной Киприды
Небесный край позолотит,
Какой пейзаж, какие виды
Природа нам изобразит.
Увит запущенной крапивой
Осенний яблоневый сад,
Куда исчезла ты счастливой
Тому назад… тому назад!
Любви мучительная нежность
Меня преследует с тех пор,
Одежды легкая небрежность
И наш нескромный разговор.
Я взглядом следую спокойно
За брызгами алмазных струй,
Где некогда встречал достойно
Влюбленной девы поцелуй!
Я одежды рванул на тебе, как силок,
Я на шее твоей затянул бы чулок,
Грезил вечер, как запах сирени…
Что я пел, раздвигая колени?
Я пытался быть нежным.
Я бился, как ртуть
Океанских приливов в капкане межножья,
Я по бедрам пускался
В таинственный путь
И срывался губами во тьму бездорожья.
Но, когда изумленной рукой проводя
По твоим волосам, я в раздумьях помедлил,
Ты от счастья расплакалась, точно дитя,
А закат лихорадил и бредил.
Незабвенный сентябрь вступал в эпилог,
И казалось, что взгляд твой лишен выраженья;
Я одежды рванул на тебе, как силок,
Жаль, что этот роман
Не имел продолженья!..
Все это было, как во сне,
Невинной ты досталась мне.
Лишь кроткий ангел был с тобой,
Застенчивый заступник твой.
Твой крик звучал, как вечный зов,
Но в прошлом не найти концов;
О чем был сладостный твой крик,
Никто на свете не постиг.
Растаял он, как вешний сон,
Все та же тьма со всех сторон.
В моих объятьях ты спала,
Когда всю ночь метель мела;
В какой-то дальней стороне
Невинной ты досталась мне.
Клялась ты до гроба
Любить подлеца,
Как странно мы оба
Пошли до конца.
Раздевшись, зазноба
Смутилась на миг,
Я клялся — до гроба,
Приник и отник!
Добившись сближенья,
Я взял и сплясал;
Нас миг наслажденья
Навеки связал.
Смотреть надо в оба,
Не так ли, сестра?
Клялась ты — до гроба
Всю ночь до утра!
Я помню ночь. Я помню эти ласки,
И маяка дрожащий огонек;
Ты извивалась, словно ход развязки,
И точку я поставил между ног.
Ты в действие желанья приводила,
Ты плакала, волнуясь и скользя,
Потом губами хуй мой обхватила
И в этом жесте выразилась вся.
Вдохнув любовь, как полный вдох двурядки,
В бесстыдной неге, в жалости, во всем,
А взгляд косой, лукавый взгляд бурятки,
И адский пламень отразился в нем.
На все смотрел я с равнодушьем сфинкса,
Разглядывая звезды, как всегда.
Я помню ночь. Я с этой ролью свыкся.
И я другим не стану никогда.
Девчонку бы мне понаивней
В горнило былого огня,
Ее бы ласкать и баюкать
Как страсти заветного дня.
Не тех неприступных красавиц,
Носительниц звонких имен,
Чьи стоны звучат еще эхом
В альковах забытых времен.
Когда бы подружка поэта
В объятья шелками лилась,
Чтоб шлюзы желаний открылись,
Как жаркие слезы из глаз.
Забросить на плечи бы ноги,
Склоняясь над нею во ржи;
Всем сердцем бы музыку слушать
Из чутких потемок души.
Биенье тревожное плоти
Сливалось бы с лаской моей,
Я гладил бы девичьи бедра,
И пел бы всю ночь соловей.
А я открывал бы, целуя,
Все тайны и все тайники,
И страсти швырял бы в пучину,
С волной набежавшей тоски!
Эти ножки на шее сомкнулись,
И в проеме качнуло луну;
Эти тени на миг разминулись,
Что навек съединиться в одну!
Мчались звезды, не зная покоя,
И уже начинало светать…
В чистом пламени вечного боя
Этих ног никому не разжать.
Что нужно сердцу моему
В часы полуночи унылой?
Как ты вжималась в полутьму,
С какой неистовою силой,
Двух слов ты не могла связать,
Стесняясь тех прикосновений;
Какой восторг — не передать
Всей нежности телодвижений,
Когда сирень в саду цвела,
Цвела в струящейся дремоте —
Ты напряглась и не смогла
