А ты такая настоящая
Бредешь по улице впотьмах.
Мне бы на котурнах,
Да в тартарары!
Где глаза лазурные —
Черные миры.
Провести руками
Вдоль перил витых,
Легкими шагами
С лестничек крутых.
Дар ты мой обманный,
Локон золотой,
Точно столб туманный
Аль дымок степной.
Догорает свечка,
Теплится нагар…
Как же мне с крылечка
Разглядеть твой дар?
Что ты сказала?.. Повтори.
Своя довлеет злоба дневи.
Как весело в лучах зари
Срывать цветы невинной девы.
Укрывшись позднею весной
Шестой главою от Матфея,
Услышать стон твой неземной,
От странной близости немея.
Нет, нет! Еще!.. Не надо слов.
Как ты в желаньях пламенела,
Где я уже забыть готов
Все то, что ты сказать хотела!
Увы! увы! бордель — кладбище,
В нем тени легкие блядей
Под мутной дымкою страстей
Находят верное жилище.
И добровольным мертвецом
Я, дев продажных недостойный,
И как поэт — давно покойный,
Спешу попасть в публичный дом!
Вот надпись: Дон-Жуан московский,
Водивший хуем, как Назон,
Певец блядей
Вадим Крестовский
Навеки здесь захоронен!
Не пылит дорога,
Не дрожат листы;
Где ты, недотрога,
Где твои мечты?
Сбились кони с круга,
Слышу голоса,
Где ты, тройка-вьюга,
Синие глаза?
Ты ли обнимала,
В толк я не возьму,
Ты ли мне кивала
В розовом дыму?
Мне ли над могилой
Плакать на цветы,
Где ты, друг мой милый,
Где твои мечты?
Твой бред, как выстрелы сирени,
А мне б разжать твои колени;
Там чьи-то губы на губах,
Там бьют бокалы в кабаках,
Там сотни башенных орудий
Разъехались, как эти груди,
И кружит жизни колесо,
Но помнит всех и помнит все!
Явился сам митрополит
С похмелья чуть живой:
«Покайтесь, братия! — гласит, —
Падите пред пиздой!»
Солдаты слушали, крестясь,
Но дружен был ответ:
«Уйди, старик! молись за нас,
Но лучше хуя нет!»
Как блядь увижу я, бывало,
На Петроградской стороне,
Так у меня в тот миг вставало
Все грешное, как бы во сне.
На все земное наводило
Животворящий луч оно.
И для меня в то время было
Блядь и поэзия одно.
Для божества, для вдохновений
Давно уж не хожу в бордель,
Бывалых нет в душе видений,
И с кем теперь моя Адель?
Все жду желанного разврата,
Дождусь ли я когда опять,
Или навек моя утрата,
Как не вернуть мне эту блядь.
Ни звука от времен прекрасных
На Петроградской стороне,
Все, что от ласк тех безучастных
В любви доступно было мне.
Цветы порока и разврата,
Как жизни лучшие цветы,
Кладу на твой алтарь, утрата,
Во имя падшей красоты.
Страшное дело! Веселое дело!..
В травушке скошенной брошено тело.
Знать, привалило нам счастье такое,
Что там за тело? Не наше — чужое!
Ты ли от страсти лежишь бездыханной,
Светится взор с поволокой туманной?
Полно бранить! Разве ты виновата
В том, что тогда увязались ребята!
Тут не расслабишься — в оба смотри,
Треплют в три хуя красу до зари.
Вот ведь нахальство, скажите на милость,
С кем ты слюбилась и всласть порезвилась!
Ножки раздвинут — и влюбишься с лета,
Первый, последний ли, что за забота!
Мне бы прижаться к тебе посильнее,
Тесно втроем нам — зато веселее!..
Вьются ли кудри, как пух или перья,
Стелятся ласки, как дым повечерья.
С беглым солдатом иль с малым юнцом,
Вскинешь коленки — и дело с концом!
С ними на равных, со мной и подавно,
Господи! как же резвились мы славно!
Я ли с похмелья споткнулся в лугах,
Даром что сажень косая в плечах!
Хуй ли, пизду ли рука твоя водит,
Сердце от счастья слезами исходит.
Страшное дело! Веселое дело!..
В травушке скошенной брошено тело.
Вот комар колотит муху,
Просит похмелиться;
Юнкер Шмидт ебет старуху,
Хочет застрелиться.
Вот ведь как нужда прессует,
Да и как без денег?
Юнкер Шмидт старух танцует,
Так вот, современник!
В тоске по юности моей
И в муках разрушенья
Неверных вспомнил я блядей,
Утратив впечатленья.
Одну из них я погубил,
В любви, на все готовый,
Одну из множества могил
Оплакал скорбью новой.
Я помню тот заветный час,
Толпа угомонилась,
И на панель ты в первый раз,
Как светлый день, явилась.
Проспект шумел. Там дилетант
И денди хладнокровный
Твое искусство, твой талант
Почтили данью ровной.
И точно, мало я видал
Красивее плутовок:
Твой голос ласкою звучал
И каждый жест был ловок.
Ты розой пурпурной цвела,
Где мы прошли, как тени,
И вскоре всех ты превзошла,
Открыв свои колени.
Исканья старых богачей
И молодых нахалов,
Куплеты бледных рифмачей
И вздохи либералов,
Все, все в пизде твоей слилось
И в сердце вдруг отозвалось!
Со мной ты как-то заперлась
Богиней недоступной
И вся разврату предалась
Душою неподкупной.
В тебя входил я, как солдат,
Наскучив службой ратной;
И каждый вздох, и каждый взгляд
Был бранью непечатной.
Разлитый в поцелуях хмель
И бред продажной ласки
Напомнил синий мне апрель
И свет старинной сказки.
Как ненавистное ярмо,
Одежды с плеч срывая,
Глядел в глубокое трюмо,
Признанья повторяя.
Там, лик закрыв, луна плывет,
Мерцая, гаснут свечи,
Ты подставляешь красный рот,
Колени, груди, плечи.
И, скорбно руки заломив,
Дашь волю горьким пеням,
Где я взбегаю, как прилив,
По бедрам и коленям.
Где наши знойные тела
Всю ночь в глухом алькове
Вновь отражают зеркала
Желаньем жаркой крови.
Гляжусь ли в жуткое трюмо,
На сердце пусто и темно,
Редеет мрак угарный,
Но длится сон кошмарный!
. . . .
. . . .
. . . .
. . . .
Пусть в душу грешная мечта
Льет сладкий яд заклятья;
Пускай ласкает нагота,
Раскрыв свои объятья.
Изгибы тела я познал,
Целуя и лаская,
Я губы женщины листал,
Небесный лик стирая.
Дрожа, ты гладишь по спине
Лилейными перстами,
И отзовусь я в тишине
Постыдными словами.
Склоняясь, я любви искал,
Искал в тебе забвенья.
Но в жизни так и не узнал
Прекраснее мгновенья!
Пылали щеки. Голос пел
Науку страсти нежной,
Я первый раз тобой владел
С любовью безнадежной.
Ты подо мною, как змея,
Сгибалась, разгибалась;
А я шептал: моя, моя,
И в сердце пела жалость!
Навек бы канул меж грудей,
Чтоб услыхать в ответ: злодей!
В сознанье светлой красоты
И творческого чувства,
Мужчин ласкать любила ты,
Любила как искусство.
Любила еблю… Твой закат
Был странен и прекрасен.
Горел огнем блудливый взгляд,
Пронзителен и ясен.
Сама не знала свой удел,
Но до конца, как прежде,
Твой голос, ублажая, пел
О страсти и надежде.
Не так ли звездочка в ночи
Срываясь, упадает,
И на лету свои лучи
Последние роняет.
Люблю в тебе порыв смятенья,
Тот огнь, сокрытый и глухой,
Сей сладкий трепет наслажденья
И жаркий стон: ты мой, ты мой!
Любовь камен, как миг Фортуны,
К тебе, к тебе приникнул я,
И вновь в душе запели струны,
Ключи забили бытия.
И отрываясь, полный муки,
От девы, ласковой ко мне,
Я говорю: умрите, звуки,
Пусть страсть угаснет в тишине!
О, сколько женщин взаперти
Всю ночь рыдают в голос!
А хоть и спят! Как ни верти,
Но сердце раскололось.
А что их гложет? Стыд и срам,
Разврат и пламень серный.
Им снится ебля по ночам
И обожатель скверный.
Но что за притча? За дверьми,
