Там губы пылают, как будто в огне,
Там бедра, как рыбы, всплывут в тишине,
Как трепет восторга, как ночь вдохновенья,
Как молния страсти, как сумрак забвенья,
Где падают звезды и грезят цветы,
Спрягая глаголы твоей наготы!
Наяву ли это все? Время ли разгуливать?
Вы со мной — смеюсь, а нет — плачу невпопад!
Хватит. Больше не могу вас подкарауливать
И пытаться залучить в небывалый сад.
Ах, давно ли я мечтал, вами очарованный,
И с улыбкой на устах отходил ко сну?
Тихий ангел пролетит, близостью закованный,
И закружит Петербург раннюю весну.
Здесь, под небом голубым, друг вы мой единственный,
Завуалилась луна, зашептал камыш…
Только небывалый сад вновь стоит безлиственный,
Будто с войском проскакал грозный Тахтомыш.
Снова улица, зима. Разве полог тюлевый
Мне напомнит в эти дни прежний наш уют?
Ничего не оживить. Как тут ни разгуливай!
В очаге веселых дров по ночам не жгут.
Страсть завязана узлом. Нечего разглядывать!
Гулко дятел застучал на свою беду.
Наяву ли это все? Стоит ли загадывать?
Как, скажи, заполнить мне эту пустоту?
Редко видимся с тех пор. Разве пообедаем.
За вином ли, без вина — все ночей не сплю…
В нежном шелесте шелков что творим — не ведаем,
Безотчетно — всю, как есть, я люблю. Люблю!
Блядь в слезах. Клиент взбешен.
Страшный мир со всех сторон.
В городах повальный грех
И тлетворный яд утех.
Двери в церковь заперты,
Каплет дождик на цветы;
Где-то слышен детский плач,
Вновь дитя раздел палач.
Ходят ножки по цветам,
Сколько их споткнулось там!
Лишь беспечный воробей
Ловит крошки у дверей.
Отлитой скульптором из гипса,
Любуюсь издавна пиздой
Аспазии или Калипсо, —
Не разгадал я под луной!
Но сколько раз из любопытства
Касался, сдерживая прыть,
Ея, исполненной бесстыдства,
Чтоб истукан сей оживить!
Казалось, совершенство тела
Неистребимый грех ласкал,
И мне она о чем-то пела,
Но вот о чем? не разобрал!..
Вся эта стать — озноб по коже,
А только средь толпы она
Ждала любви и ласк, похоже,
Надменной прелести полна.
Взывает ангел бледно-синий,
Как символ давней красоты,
Изящество точеных линий
Столь восхитительной пизды.
В твореньях мрамора ли, гипса,
Неизъяснима благодать;
Любуюсь я красой Калипсо
Или Аспазии — как знать!
Отсвет закатный
Стремительно делает круг,
Цапли и чайки
Взмыли с испугом на юг;
Вьется красотка,
Но голос все глуше звучит,
В облачной выси
Укрылся отшельничий скит.
Позднею ночью
На лампу летят мотыльки,
Мчусь-погоняю,
Движенья все так же легки.
Ты ли вскричала,
Стесняясь желаний и слез,
С хуем могучим
Входит отшельник-даос!
О тех красавицах, в которых смысла нет,
О бурных днях, что сгинули без цели,
Не говори с тоской: любви простыл и след,
Но с благодарностию: всех мы поимели!
Любострастные стишки из Пьетро Аретино
Давай, душа, перепихнемся поскорей,
Ведь мы для ебли рождены с тобой, ей-ей!
А если хуй тебе по нраву, то пизду
На трон богини этой ночи возведу.
А, говорят, post mortem[3] нас приимет гроб,
Но я бы до смерти тебя сегодня еб.
А там, глядишь, Адама с Евой заебем,
Чтоб не ударить перед смертью в грязь лицом.
Когда бы эти пустосвяты не еблись,
В сплошном раю мы провели с тобою жизнь.
А, впрочем, нет. Оставим сплетни в стороне.
Ты держишь хуй, а я пизду. Ко мне, ко мне!
Вот-вот я вставлю. Так сожми его сильней,
Давай, душа, перепихнемся поскорей!
— Спи спокойно, милый мальчик,
Баюшки-баю,
Боже, снова встал твой пальчик,
Что же я стою?
Задвигай в меня, мой милый,
Вдуй же до конца,
Боже мой, какой ты силой
Превзошел отца!
— Мама миа, не толкайте,
Он и сам войдет;
Вы сестру ногой качайте,
Пусть она уснет.
— Не стесняйся! тискай смело,
Милый, грудь мою!
— Вверх поддайте, ну же! Дело
Я вам говорю.
— Как сладка поебка эта,
Как в земном раю.
— До конца хотел бы света
Еблю длить сию.
Ради Бога, вверх поддайте,
Плачу и молю;
Ну же, ну! скорей кончайте,
Как я вас люблю!
Мама миа! Миг остался,
Кончу я вот-вот…
— Боже, ты меня дождался,
Ебанный ты в рот!
Да не тяни же ты, ебунчик-купидон,
Дай хоть прицелиться мне, выблядок проклятый,
Пизда разверзлась да и в жопе адский стон,
Ты в хуй вцепилася с любовью непочатой.
Забрось же ноги мне на плечи, ангел мой,
Пусть неудобно. Я ценю тебя за это.
Но ты вздымаешься вулканом подо мной,
Как будто не было и нет с тобой поэта.
Ах, Беатриче[4], дай же вставить наконец,
Ты извертелась вся. Но, Боже, что за жопа!
В ней мог бы сгинуть я задолго до потопа
И затеряться под биение сердец.
Когда б не смел я этой жопой восторгаться,
Навряд ли хуй бы мог хоть чуточку подняться!
О, Дон-Жуан, любви неверной жало,
Как ты вошел, какой нашел ты путь
В прекрасную доверчивую грудь,
Когда в конце скрывается начало?
Вглядись, вглядись в бесстыдное зерцало,
Какие страсти — может, в этом суть?
Тебе не жаль повергнутой ничуть,
Той, что вчера мольбы не отвергала.
Пусть плачущей тебе отраден вид,
Пускай она, когда ты весел, плачет,
Она твой пыл теперь не охладит;
Но Дон-Жуан намеренья не прячет,
Да, я любил когда-то, говорит,
Но это ничего с тех пор не значит!
Танцует шлюха, и на ней печать
Греховной жизни, словно пламень серный,
И тянется рука — печать сорвать,
Но страсть ушла, как обожатель скверный!
Ни девы, чьим вниманьем был смущен,
Ни жены, что любовь мою втоптали,
Тебе не ровня. Жизнь прошла, как сон.
Какие шлюхи в сердце танцевали!
Танцуй! Ты, обнажая чресла, ждешь,
Чтоб насладился я тобой поспешно,
А счастья нет. Любви ты не вернешь,
Хоть я к тебе захаживал прилежно.
Танцуй, танцуй. Все остальное — дым.
Я лишь с тобой останусь молодым!
Я признаю, то здесь, то там блуждая,
Я сделался изменчивым на вид;
Своим страстям безвольно потакая,
Давным-давно я позабыл про стыд.
Всей жизни цель в пучине наслаждений
Утратил я… Так верь божбе моей,
Что сердце молодело от падений,
Когда других любил я, дуралей!
Все тот же я. Взгляни на облик мой,
Свободен я от новых вожделений,
Я всех отверг и вновь лишь пред тобой
Готов покорно преклонить колени.
Хоть я и лгу, и взор мне застит мгла,
Но только ты поверить мне могла!
Слова любви, как погребальный звон,
Грешил я всласть, а плоть не остывает,
В твоих глубинах сердце изнывает,
Когда грозил мне рок со всех сторон.
Олень, рога ломая, бьет о ствол,
И где бы нам улечься ни случилось,
Исхода нет. Пусть гол я, как сокол,
Но вновь ласкает ласточку Эол,
И бездна мне в глазах твоих открылась!
. . . . . .
Пускай мы жизни прошлой не вернем,
Пускай фортуна к нам переменилась,
Любовь живет лишь настоящим днем,
Сдаваясь победителям на милость!
А грудь твоя в руке, ну точно гроздь,
Желаний всех исполнена, похоже.
Покой в глазах. Шепчу я: «Боже, Боже!
Не отведи мой раскаленный гвоздь!»
Везде, куда ни глянешь, разлилось
Одних страстей неверное теченье,
Как бы в воде слежу любви свеченье.
Тут зрима плоть, как часовая ось.
Вот родинка под манием перста
Взошла, как путеводная звезда,
Всего сумел добиться я сегодня!..
Вконец упившись, сбились мы с пути,
Любовь простерта, чтоб навек уйти,
Ласкаю груди, жду бича Господня!
Вот в эту дырочку вставь палец, милый друг!
И очень медленно вводи в меня кунштюк.
Губами грудь возьми!.. Возьми и поиграй,
Да не стесняйся и за мной все повторяй!
