И в адских пропастях без счета
Толкутся спутники твои.
Ту глубину мы хуем мерим
И в ужасе себе не верим,
Но, кажду обозревши часть,
С веселием любовь вещает,
Ту бездну чувство созидает,
Там сладко гибнуть и пропасть!
Стремнинами путей опасных
Пройду пизды ли глубину?
Сочту ли ласк многообразных
Мужей, идущих вслед ко дну?
Отверз ли рай перед собою
Всегдашнею покрытый мглою,
Разбил ли смертные врата?
. . . .
. . . .
Целуясь в адовы уста?
Туда, в пучину дух стремится,
Еще кипит сердечный жар
И ум нескромных ласк стыдится,
О дева, усугубь свой дар!
Целуй меня в концы земные,
Где мы покуда молодые,
До звезд плескание и клик,
Когда ты скиптр брала рукою
И на престол взвела с собою
Доброт твоих прекрасный лик!
. . . .
. . . .
. . . .
. . . .
. . . .
. . . .
. . . .
. . . .
. . . .
. . . .
Твоей ли страстию взлетает
Орел на высоту, паря,
Над бездной крылья простирает,
Тебя одну боготворя?
С дубами камни похищает
И горы двигнув, разбирает,
Всему внимает чуткий слух.
Мы равно ныне восклицаем,
Желаний жертву воссылаем
И еблей преисполнен дух!
Как очаровывает взоры
Невинность. Чистая краса.
Сияя розами Авроры,
Ты прячешь от меня глаза.
Летят во все концы одежды,
Быть может, мрак застигнет их.
Твои желанья и надежды
Смущают грешных и святых.
Но любит тихое мечтанье
Пизду цветами убирать
И груди в лунном колебанье
Лобзаньем жарким покрывать.
А вешние младые годы
Полетом ангела летят;
Ах, эти бедра, словно воды,
Переливаются, кипят.
Под самовластным гнетом рока
Ты вся волнуешься, любя,
Еще завистливого ока
Не обратил он на тебя.
Но будет миг, он неизбежен,
Твоим очам откроет он
Сей мир, где разум безнадежен,
А счастье сон, всего лишь сон.
Где ласки нежное касанье
Тебе укажет жизни путь,
Пускай, пускай очарованье
Встревожит трепетную грудь.
Но дай железное терпенье,
Но сердце ей окамени,
Когда вселю в тебя смятенье,
Отбросив ласки. Где они?
Когда таран мой непощадный
Войдет в тебя почти на треть,
И дальше, дальше, безоглядный,
Я все заставлю претерпеть.
И буду въяве с силой новой
Стремить любовь к твоими вратам;
Так Волги вал белоголовый
Доходит целый к берегам.
Вольный баловень забавы,
В темный лес тебя влекут
Девы, жены, шлюхи, павы,
Сладострастные отравы, —
Так из нас веревки вьют!
Для тебя в чащобе злачной
Бьет Кастальский ток прозрачный,
Как сердец любовный жар;
Ты, кого зовут в постели,
Рассыпая свист и трели,
В глухомани навьих чар!
Всюду феи и колдуньи,
А вглядишься — лгуньи, лгуньи,
И когда б не этот лес,
Хуй стоял бы до небес!..
Аминь, аминь! Глаголю вам,
Те ночи милы и священны,
Когда я приникал к губам,
То своенравный, то смиренный.
Ласкал я вольно тут и там.
Когда вся живость наслаждений
Во славу граций и вина,
Желанья пылкого полна
И божества, и вдохновений!
Какая узкая спина,
Какая свежесть и прохлада!
Как сладострастна и нежна
Моя жестокая отрада!
. . . .
Ау, красавица младая!
Ты ль недоступный ангел рая,
Забудем прошлые грехи,
Прими мой дерзкий дар: стихи,
Все молодецкие восторги,
Как отзвук непристойных оргий;
Велите же подать вино,
Воспетое давным-давно!
Хочу я чувства петь свои
И томны сны и сладки муки
Столь затянувшейся разлуки
И упоительной любви!
Проходит ночь. Смотри: алеет
Неколебимый наш восток,
И на лицо уж сладко веет
Во тьме осенний холодок.
Хочу я петь лазурны волны,
Что вечно бьются о гранит,
Уста сахарны, груди полны
И белизну твоих ланит.
Когда игривыми мечтами
Порой преследовал я их,
Когда нескромными словами
Все облекал в летучий стих.
Но кто же стал твоим соблазном,
С небесных падая высот?
Эрот лукаво подмигнет,
Огнем рассыплется алмазным
И жизнь твою перевернет.
. . . .
А ты его не подымаешь
И, не сводя с него очей,
От жадных уст не отымаешь
Бесчувственной рукой своей.
О чем теперь твое мечтанье?
Смиренной девочки любовь,
И нынче — боже! — стынет кровь,
И что сказать мне в оправданье?
На хуй глаза твои глядят,
Как будто в нем — все совершенство,
Уста упрямые хотят
Его касаться… Вот блаженство!
(О, если б ты, читатель, знал,
Как сей предмет ее смущал!
Об нем она во мраке ночи,
Пока Морфей не прилетит,
Бывало, девственно грустит
И к небесам подъемлет очи.
Запретный плод вам подавай,
А без того вам рай не рай.)
. . . .
. . . .
Как долго я тобой прельщался,
Как мелким бесом рассыпался,
Промчалось много, много дней,
Ужели стала ты моей?
Забыты горестные пени,
Как будто громом поражен;
В какую бездну ощущений
Теперь я сердцем погружен!
Но Боги! Как она чиста,
(А может, это только снится?)
Мой хуй любовью восхитится
И в звуки выльется пизда.
И будут звуки те прекрасны,
И будет сладость их нежна,
Как сон пленительный и ясный,
Тебя поднявший с ложа сна.
. . . .
. . . .
. . . .
Моя любовь, моя золовка,
Небесный свет лазурных глаз,
Во всем мне чудится уловка,
Не счесть затейливых проказ!
Как придвигалась ты игриво,
Как повторяла звонкий стих,
Как мы сближались торопливо,
Так не похоже на других!
Давно подружки-потаскушки,
Чинясь, косятся на нее,
Свет не видал такой резвушки,
Она всегда возьмет свое.
Ах, как она со мной чудесит,
Как отдается мне, шутя,
Как часто своенравно бесит,
Ну точно малое дитя!
Золовка, девочка, шалунья,
В ней все прочту я по глазам,
Когда в постели попрыгунья
Грозит и смертным и богам.
Со мной резвится, словно мячик,
Играет в сердце, как вино,
Где я целую каждый пальчик
И с ней во всем я заодно.
Оставь меня, золовка-душка,
Ан нет! Любого заебет,
В ней все — уловка и ловушка,
А хуй в ее руках игрушка,
Попал я, братцы, в переплет!
Поэт на лире вдохновенной
Рукой рассеянной бряцал,
А вместе с ним актер отменный,
Как призрак сцены незабвенной,
Пустынны долы оглашал.
Вокруг народ непросвещенный
Друзьям бессмысленно внимал.
Поэт:
Зачем я ею очарован,
Зачем расстаться должен с ней,
Когда б я не был избалован
Неверной славою своей,
Когда бы обожатель страстный
Черты волшебницы прекрасной
Рукой безжалостною стер,
С досады, может быть, неправой,
Я б занял ум другой забавой,
Другую бы ласкал мой взор.
Но нет! Мой собеседник милый,
Она влечет нездешней силой!
Актер:
Твоих признаний, жалоб нежных
Ловлю я жадно каждый крик,
Страстей безумных и мятежных
Мне упоителен язык.
Но прекрати свои рассказы,
Беги ее, как от проказы,
В ней нет, признаться, ничего,
Что стоит взгляда твоего.
Поэт:
Я пил и думою сердечной
Во дни былые залетал,
И горе жизни быстротечной,
И сны любви воспоминал;
Быть может, нет в ней ничего,
Что стоит взгляда моего,
Но как, скажи, наперсник строгой,
Теперь идти своей дорогой?
Актер:
А ты прикажешь, петь за ней:
Приди, жених души моей?
Довольно дуть в одну дуду,
Таких с десяток я найду!
Поэт:
Весна, весна! Пора любви,
В моей душе, в моей крови!
На всем желанья отпечаток,
На что, скажи, мне твой десяток?
Актер:
Затем, скажу, что для друзей
В Москве моей не счесть блядей.
А чтоб любовь была по сердцу,
Ты в ласках душу утоли,
На грудь посыпь немного перцу
И влей в пизду стакан шабли.
Поэт:
Не для меня цветут уж розы,
Веселых юношеских дней,
Сдержу ли непонятны слезы,
