В сталинской эре, пышной и низкой, был я беременной машинисткой
Мне до детства бы опять помолодеть,
ибо в детстве счастья видел маловато.
На земле еще счастливых мало детств,
надо сделать, чтоб их были миллиарды!
Были шмотки у меня убогие,
Но зато какая антология!
Вся в сосульках ржавых юбка.
Не в себе. Пьяным-пьяна.
«Эй ты, Любка-красногубка!
Что срамишься, сатана!» —
поносила ее бабка,
потрясая кулаком,
та, что прячет ключ от бака
с привокзальным кипятком.
Раньше было тут бесплатно,
а теперь для недотеп
продает она приватно
кипяток за двадцать коп.
Ну а Любка-красногубка
ей в ответ не сгоряча —
будто капала так хрупко
на морозище свеча:
«Я прошу тебя, суседку,
пожалей – ведь я вдова.
Муж пропал, уйдя в разведку,
Но Москва – она жива.
Жизнь была хужей всех адов,
но, дитятей тяжела,
я для ранетых солдатов
нянькой в госпиталь пошла.
А сынок родился мертвый,
видно было по лицу,
но, отцом, как видно, гордый,
отлетел душой к отцу.
Ну а я любила многих,
всех, кто с мужем шел на бой,
и безруких, и безногих
утешала я собой.
Колыбельные им пела,
а не малому дитю.
Все их жалобы терпела.
Мерли —
стряпала кутью.
Я себя не измарала.
Верной им была женой
и ни с кем не изменяла
нашей армии родной».
А у бабки еще злистей
поднялась, трясясь, рука,
где веревочка на кисти
с ключиком от кипятка.
Вновь завелся, как пластинка,
лживой праведницы смех:
«Ты, солдатская подстилка,
здесь в Зиме позоришь всех!»
Но готовы в драку, в рубку,
мы прикрыли не впервой
нашу Любку-красногубку
всей мальчишеской братвой.
И сибирского пацанства
голодухинских тех дней
не сменяли б за полцарства
на позорный смех над ней.
21 января 2012
«Предатель», не предавший никого
Алексею Пивоварову – замечательному кинодокументалисту, с болью рассказавшему в своих фильмах о Великой Отечественной о тех окруженных советских солдатах и офицерах, кого иногда называли «предателями», и когда они были вынуждены отступать без боеприпасов, иногда и без оружия, их беспощадно расстреливали заградотряды.
Предатель, не предавший никого,
он знал – солдатам было каково.
Все было по приказу.
Пуля в лоб,
когда он отступал,
и пал в сугроб,
и сам свои кишки в сугробе сгреб,
и все-таки пошел вперед,
качаясь,
от собственного выхрипа отчаясь:
«Я не преда…»
и с кровью – «я не пре…»
чуть хрупнуло под Ржевом в декабре,
и очередью горло перере…
Не надо слов о зле или добре.
И вообще не надо больше слов,
и упаси Господь от этих снов.
9 мая 2011
Был я беременной машинисткой…
В жизни при Сталине,
пышной и низкой,
был я беременной машинисткой.
Что я имел —
тощеватый студентик?
На винегрет и на студень деньги.
Я всем поэтам описывал сочненько
юную жертву по имени Сонечка,
брошенную так жестоко
нечистым
на ногу
пьяницей-футболистом.
Вот и ждала, из себя, как на пенышке,
сына, как братца,
вроде Аленушки.
Соне я дал машинистки профессию,
но не простой,
а влюбленной в поэзию,
так что с участьем волшебных перчаток
Соня печатала без опечаток.
И, не гонясь, как иные, за платою,
Соня стихи возвращала заплаканными.
Сентиментальные наши писатели
ринулись в Сонечкины спасатели,
передавая стихи и повести
для очищения собственной совести.
Был я той самой
придуманной Сонечкой,
став на беду машинисткой-бессонечкой.
Чтоб горе-рифмы бумагу не пачкали,
я исправлял их чуть-чуть ее пальчиками.
Если какой-нибудь грубый эпитет
слово стоящее рядом обидит,
я заменял,
становился преступником,
но незамеченным и непристукнутым,
ибо коллеги мои в беспечальи
этих поправочек не замечали.
Я им про Соню сказки рассказывал,
я пару строчек
слюной чуть размазывал,
чтобы творцы этих виршей и прозы
думали, что это Сонечки слезы.
Я говорил:
«Соне очень понравилось!» —
и содержанье карманов поправилось.
Разоблачений боялся,
а там уж
Соне помог я родить,
выдал замуж.
Ну а сегодня грущу потихонечку:
«Где мне найти для меня
мою Сонечку?!»
11 декабря 2011
«Что, неучи бессмысленных страданий…»
Что, неучи бессмысленных страданий,
забыли мир барачный, магаданий,
как, раскрестьянив миллионы ртов,
их гнали в ссылки и пускали по миру,
и чтоб от счастья в СССР не померли,
им в руки не давали паспортов?
Нам стоят слишком дорого тираны.
Но пусть дороже стоит жизнь детей.
Кто остановит сразу все терроры?
Кто сразу всех спасет от всех смертей?!
2012
Я сделался «любимцем Сталина»
Я сделался «любимцем Сталина»
лет девятнадцати, когда
шушукалась об этом сдавленно
вся цэдээльская среда.
Литературные все лисоньки,
критическая волчарня,
теперь меня почти облизывали,
за хулиганство не черня.
В рубашке с украинской вышивкой,
плюя на этот лисий труд,
уже давно из школы вышибленный,
был принят я в Литинститут.
И при всеобщем опасательстве,
хотя я был так пацанист,
мне выдан был билет писательский
от страху недооценить.
А как все это получилось-то?
Я в ССП,
еще никто,
речь двинул перед палачищами,
не сняв дырявого пальто.
Любя глазами все, что движется,
я, изучив борьбы азы,
пришел на обсужденье книжицы
с названием «После грозы».
Но автор из гробокопателей
и враг поэзии любой
был прозван «автоматчик партии»,
и кем вы думали? Собой.
Разоблачая, был как в мыле он,
пот лил с него аж в пять ручьев.
Да кто же был он по фамилии?
Сейчас забытый Грибачев.
И я его уделал точечно
без всяких личностных обид,
как у других он лямзит строчечки,
а после авторов гнобит.
Его боялся даже Симонов,
Фадеев хил был супротив,
а я его так раскассировал,
вмиг в клептомана превратив.
И тут пошла гулять легендочка
за моей худенькой спиной,
шепча, как девочка-агенточка,
что Сталин якобы за мной.
Что срочно он звонил Фадееву,
и я был вмиг доставлен в Кремль,
вел себя чуть самонадеянно,
но в целом вождь меня пригрел.
Сказал, стихи послушав до ночи,
когда мы даже обнялись:
«В Иосифе Виссарионыче
был вами найден спецлиризм».
Ах, ты моя Россия-Азия,
где сплетен полные мешки!
Неисчерпаема фантазия —
и анекдоты, и слушки.
И зависть вроде озверелости
так вдохновляет на вранье,
когда не верят просто смелости
без разрешенья на нее.
С усмешкой ядовито-сахарной
шептали, что защищена
какой-то, выше Божьей, санкцией
моя прикрытая спина.
Не приходило даже в голову
и обладателям седин,
что был я со спиною голою
совсем-совсемушки один.
5 января 2012
Я получил ошеломившее меня письмо, отправленное мне 20.12.11 из Девона, Англия, несмотря на адрес типа «На деревню дедушке» – Поэту Евтушенко, Университет города Талса, США, и добралось оно до меня почти через месяц. В нем было мое письмо, написанное мной от руки ровно полвека назад Винстону Черчиллю, наверняка прочитанное им, но, видимо, не отвеченное. К нему была приложена записка от посланца:
«Дорогой мистер Евтушенко! Я нашел Ваше письмо среди вещей моей матери, которая умерла два года тому назад. Моим отцом был личный телохранитель мистера Винстона Черчилля (1950–1965), и это входило в его должность сберегать его. Боясь потерять его или направить по неверному адресу, я не посылаю оригинала, а только копию для Вас. Заметки на конверте принадлежат моей матери. Тед Хьюз (знаменитый английский поэт, живший в Девоне, переводивший мои стихи. – Примеч. авт.) был хорошим другом моих родителей и моим. Я иногда рыбачил с ним и играл в снукер. Я надеюсь, что это письмо наконец найдет Вас и будет Вам интересным как счастливые воспоминания. Я тоже большой почитатель сэра Винстона и имел счастливую возможность встречаться с ним и разговаривать при разных случаях. Искренне Ваш Билл Муррей.
Вот текст моего письма, копия которого у меня самого не сохранилась, а быть может, ее и не было. Заодно представьте себе, что оно было написано во времена разгара «холодной войны», и не думаю, чтобы такие письма советские люди часто рисковали писать, да еще таким крупным политическим деятелям: «Дорогой мистер Черчилль! Перед поездкой в Англию я мечтал встретиться с Вами, чтобы поговорить о многом – и о поэзии, и о политике. Должен Вам сказать, что в России Ваше имя связано с очень многими замечательными воспоминаниями, когда мы вместе дрались за свободу и честь наших наций. Я читал вашу книгу. По-моему, Вы настоящий писатель. Иные мои ровесники (мне 28 лет) кажутся мне моими прадедушками. А вы мне кажетесь моим ровесником, и я до сих пор в этом не разуверился. Мне очень хочется, чтобы Ваша знаменитая яхта завернула в Советский Союз и Вы бы увидели те удивительные перемены, которые происходят в нашей стране. Вы бы ее не узнали. И уверен в том, что Вы написали бы о ней, ибо, как я уверен, Вы – писатель помимо всего прочего. И если бы сказали и написали об этом Вы, Вам бы поверили. Вы не знаете меня, как поэта, и я пришлю Вам свою книгу, когда она выйдет в издательстве «Пингвин букс» по-английски. Пока же я очень хотел бы, если Вам было бы возможно, прислать мне Вашу книгу, которую трудно достать в России, с Вашим автографом… Ваш Евгений Евтушенко».
