Да тот глазок с уснувшею слезой.
Окт. 1916
Железноводск
Над самой низменной пятою,
Где маки якобинят луг,
Замерзший мамонтовый бивень
Впился в ветровый известняк.
Над звонкоустою водою
Невзнузданный локомотив, -
И звезд индейских трепетанье
Ласкает очей углы серпа.
И тыквы гор – лежат долине,
И бешено сворачивает рельс, -
Внизу быстрейшей треплет пене,
Восемь сажен – пестрейшей клокочет пене,
«Шиповник» - III т. Уэллс,
А Эссентукский пассажир
Разводит руками сожалений жир.
23.IV.1916
Кисловодск
Халат китайских вдохновений
Оставлен халую <так> на чай,
И лысый кланялся картинно.
Уже вдали паровозы рычат.
Тверда бездонно галерея,
Набита яблоками морд,
Вагон отплывающий хватаю ручку,
Снисходительный влечет меня.
О деловитейший обманщик.
Пестро раскрашен и умыт –
Кто быстро стыки прогибает,
Кто рысью чисто рельс стучит –
На истом, чистом миста <так> поле,
На голубой груди этого утра –
Один надеждил необманно
Мое пристальное пенснэ. –
О пресветлый света исполине,
Снегоризый утра великане.
Чистый царь засолненных долин.
Хрустальных дружин
Один,
На кручи неба глядящий слева.
19.9.1916
Минеральные воды.
<12>
ВАЛЕРИЮ БРЮСОВУ (нравоучение)
Желая и понятным и певучим
Представиться патрону моему,
Взамен пенсне надену по бельму
На каждый глаз; «прощай!» моим качучам
Скажу: спиною стану ко всему, чем
Я заперт был в столь твердую тюрьму,
И судорожный вопль в сонет сожму
И скрежетами ямб мы с ним навьючим! –
Но тут – возникнет недоразуменье:
Да быть не может! ямб? - способен скрежетать?
Куда ему! – любовь-кровь, очи-ночи,
Или иное славное соленье
Ему удел. Но ведь пора кончать;
Куда ж годится ямб без многоточий!
16.XII.1916
Но с одиночеством в петлице
Луны орбиту обойдя –
К себе я вызвал эти лица
И мира лопнула чреда.
Тогда мой Геликон кудрявый
Взошел, налился, сжат и снят –
Но мести желчной архитравы
Под тем же зодиаком спят;
И был я принужден им сделать –
Не замечанье – реверанс,
И стал я, будто древний Мелос,
Втекать в их долгий кемня <так> транс,
Тогда то лопнули преграды,
Огонь из окон выл и бил
В честь той скрежещущей услады,
Которой я напиться мнил,
В честь нецелованного тела,
Что обещало все и вся,
Загнутым взором зацепило
Меня за щеку (карася).
Мой вой, мой крик лежит гробнице
(По славной тишине сужу),
так с одиночеством в петлице
Я здесь недаром прохожу.
13 ноября 1916
Воздушная дрожь – родосский трактор.
О, темь, просветись, лети!
Земля дрожит, как раненый аллигатор,
Ее черное лицо – изрытая рана.
Валятся, расставляя руки, -
Туже и туже гул и пересвист,
Крики ломают брустверы,
Ржанье дыбится к небу.
О, сердце, крепче цепляйся
Маленькими ручками за меня!
Смотри: выбегают цепи
В полосы бризантного огня.
И чиркают пули травою;
Еще минута – и я буду убит.
Вчера контузило троих, сегодня… что такое?
Нечего и вспоминать, надо стрелять, -
Это я – просто так.
Но сегодня – какое-то странное…
И даже, - странные тики у рта!
Как вниз уносится земли полоса –
В мрак! в мрак!
- Да этого быть не может!
Это просто так.
1914
И я когда-то жил в тумане
И полной тихих мук бурде;
И тот туман я вспоминаю,
Как недостижные краи.
О, скрежет зубов – не легче ль? –
И руки сами вот в край стола…
Зеленое сукно вырвать,
Крови покраснее,
На белую шею, волос, прилипни.
И еще вспоминаю (не так далеко!) –
………………………….
- И тот туман я вспоминаю,
Как недоступные края.
1916
Там, над восторгом дум случайных
Тропа пленительных судеб, -
Шагов неузнанных и тайных
Отдохновительный Эреб.
- Но нет печали упоенней,
Нет – золотее тайника: -
Когда моей судьбою темной
Чужая молится рука.
Беги, забудь свои стремнины,
Свои счастливые труды:
Не на твоей земле единой
Оставь тяжелые следы.
Как в уксус блеклую жемчужину,
В весну бросаю сердце я:
И мысли в круг привычный сужены,
И отмирает жизнь моя.
О, сердце милое! не тебе ли
Пропели ровные часы!
Не пред тобой ли охладели
Сказанья ровныя росы!
Что жизни яростная пажить, -
Зов потревоженного дня:
Здесь легким роем звуков ляжет
Жатва немеркнущего огня.
Воспламенись в нежданный полдень!
Взыграй над кручами озер!
И пусть весна плакучая помнит
Слепящий, огненный простор.
Покинь спасительную дубраву
И радостно переходи…
Так что же делать! – брошу славу,
Те: руки, мысли и пути, -
И я поверю, что не иссякнет
Мне молчаливая глубина,
А только новой каплей капнет
Моя жемчужная весна. –
Как в уксус блеклую жемчужину
Весну я в сердце уронил!
И жизни милые очи сужены
На блеск весенних паникадил.
Проходит под пристань, молча,
негодуя курьерский вал:
Балки и рельсы дрогнут,
Скамеечка запоет.
Вздымает и на берег бросит
Семь сотен стеклянных пуль. –
Поет перебором море,
Циклопа радужный пульс.
Кто встанет, молу подобен,
На твой сапфир, изумруд, -
И вопли умрут, как закатом
Череп сгорит голубой.
Планирующая чайка,
Красные ножки вверх –
Крыла чисто-резаной решеткой
Брызг ловит налету.
О плещись, мой восторг синий, пламя!
Я и ты – мы живем....
Готово!
За шиворотом полтора стакана
Холодной – чорт! – воды.
Очевидная антиномичность
Философической судьбы.
1917. Ялта
Вот почерк, как костыль усталый,
Бумага твердая. И я.
Ландшафт микроскопично малый,
Но в нем струится песнь моя.
Не хочешь ли, мой брат, проведать,
Кто проходил бумажный грот,
Кто теплоту, усмешки, беды
Своею жизнью назовет.
Нанижет, регистратор мрачный,
На взора нить: стихи, огни
И вызовет на бой кулачный
Тень, разрисованную в дни.
Удар. – Отбит. И череп треснул.
Он гибнет, гибнет милый мой.
Хоть этот поединок честный
Не был похож на смертный бой.
Лежит – и рот открыл бедняга, -
Поэт! влюбленный! стань, иди!
Но нет, очей клокочет брага
И кости взломаны руки.
Над трупиком присев, вздыхаю:
Тогда он отряхнулся, встал
И мне сказал: - А я не знаю,
- Я, кажется, не опоздал,
- И я не хуже вас могу ведь
Жить, развлекаться и писать,
И лет, сказать примерно, девять
Я знал, как жить и как страдать.
Я не нашелся, что ответить,
Действительно, когда он прав:
И этот год утонет в Лете,
Как тот девятый костоправ.
1918
Ах, если б праздник неземной потребы,
Как пастырь, что благословляет хлебы,
И пестрых будней игры осенил.
Ив. Коневской
Исполнена молитва Коневского;
Потреба ровная родной земле –
Созвездьем тянется в надзвездной мгле,
В туманности вращения живого.
И возвращение сие - так странно ново –
Иль мы живем с улыбкой на стебле?
Или на старом родины челе
Живописуется другое слово!
Но пестрых буден благостна игра,
Воскликновениям пришла пора:
И пастырь сребролукий для потребы
Нам с явною улыбкой говорит,
Благословив метафорные хлебы:
- Лирическое действо предстоит.
1913
Б. Л. Пастернаку
На столе колокольчики и жасмины,
Тютчев и химера с Notre Dame,
Да, но в душе годины, как льдины,
И льдины, как разломанный храм.
Ты войдешь в комнату. – Да, все то же:
