МЫ ПЛЕТЕМ КРУЖЕВА
Если кто-то запутан в измене,
Но любви повторяет слова,
Значит, занавес поднят на сцене,
И плетутся опять кружева.
Где кончается жизнь? Где подмостки?
Ложь от правды нельзя отличить:
Здесь и ветер искусственно хлесткий
Заплетает узорами нить.
И когда кружевное искусство
Открывает иные миры,
Кто заметит наигранность чувства,
Разгадает притворство игры?
Наклоняется профиль орлиный:
«Не тревожь ты ее, не тревожь!»
Тихо падает занавес длинный,
Исчезает волшебная ложь…
Россия, твой ветер привольный
Призывно и мощно поет,
И радостно сердцу, и больно,
И просится сердце в полет.
Но поздно! я слишком устала…
Душа каменеет моя.
О гребень девятого вала
Моя разобьется ладья.
И я не дойду — не узнаю
Ни ласки, ни власти твоей
И вздохом тревожным растаю
Средь чуждых китайских полей.
6 июня 1945
Кто бы ни был в полуночной страже
У далекой небесной черты,
Пусть отец и возлюбленный даже —
Не ответит: что жизнь… что мечты?
Не тюрьма, не свобода — химера…
Так проходят года и года…
Но какая в нас гордая вера,
Что душа не умрет никогда.
Это мы, возлюбившие вечность, —
Нам ее испытать не дано, —
Бесконечно в веках бесконечных
Пьем обманное злое вино.
И, химерою жизнь называя,
Презирая ее, не любя,
Все же знаем: достигшие рая,
Нас припомнив, вздохнут про себя…
Шанхай
Смотри, моя Муза, смотри: вот олени,
Как легок и четок их бег.
А вот пастушонок склоняет колени
На рыхлый веснушчатый снег.
В альбом, где китаец с бамбуковой тростью
Идет торопливым шажком,
Опять привела свою Музу, как гостью,
В затейливо убранный дом.
Смотри же, как эти погнулись ступени
Под гнетом прошедших веков.
На черном и синем причудливы тени
Оленей, детей, стариков.
Ты только ли гостья? Мила и любезна,
Надеюсь, не будешь со мной?
И ты загляделась в манящую бездну —
Услышала голос родной.
И ты наклонилась над девочкой тоже
И смотришь с нахмуренным лбом:
Не кажется ль ей, что Россия похожа
На этот китайский альбом?
Велик Хинган. Раскинулся кругом
Он здесь собором многоглавым.
Далекий кедр мне кажется крестом
Над этим храмом величавым.
Он — не один. Кресты и купола
Уходят вдаль, теряясь где-то…
Толпа берез на хоры скал взошла
С молитвой о возврате лета.
А вон одна склонившаяся ель
О смерти молится безгласно.
Она стара, и зимняя метель
Ей так страшна, ей так ужасна.
А вон, внизу, на камнях у воды.
Печально молятся осины.
Пугают их блуждающие льды,
Они хотели б на вершины.
А по горе три черные сосны
Идут служить молебен к лесу
И там, за всех отчаяньем полны,
По дням зеленым справить мессу.
И внемлет всем божественный Хинган,
Но говорит о покаяньи.
И этот глас, как неземной орган,
Звучит в просторах мирозданья.
Я тоже здесь, стоя на берегу.
Молюсь на паперти Хингана.
Войти во храм я, грешный, не могу,
Там слишком праведна Осанна.
И надо быть безгрешным и святым,
Чтобы внимать богослуженью,
Чтобы вдыхать лесных кадильниц дым
И слышать праведное пенье…
Молчи! И стой! И внемли тишине
И эху дальнему Осанны.
Когда нельзя молиться в глубине,
Молись на паперти Хингана.
Смотри! И здесь такая красота.
Что никакой другой не надо!
Молись, да снидет в сердце чистота,
Покой, безгрешность и отрада…
И я мольбу греховную шепчу,
И плачу сердцем покаянно,
И стать святым и праведным хочу,
Чтобы войти в алтарь Хингана.
Он так красив… Раскинулся кругом
Хинган собором многоглавым…
Высокий кедр покоится крестом
На этом храме величавом…
«Грустим по Северной Пальмире…»
Грустим по Северной Пальмире,
Но грусть о ней не так сильна,
Когда с изгнаньем горьким мирит
Руссейший облик Харбина.
Вдруг придет и постучится в двери
Жизни угасающий закат…
Может быть, и ты тогда поверишь,
Что дороги не было назад!
И, крестя своей рукою тонкой
На прощанье перекресты рук,
Холод пальцев освятишь иконкой,
Прошептавши ласковое: «Друг!..»
В этот миг, по незнакомым сферам
Пробираясь в неизвестный край,
Я пойму, что у тебя есть вера
В новое свидание. «Прощай!» —
Крикну я, и стоголосым взрывом
До твоей трепещущей души
Долетят мои слова призыва
В голубой предутренней тиши…
В мире том, где бесконечны дали,
Ты придешь, любимая, ко мне,
И мы скажем то, о чем молчали
На убогой маленькой земле…
Память, друг мой, друг мой верный,
Книгу юности листая,
Ты вернешь опять, наверное,
Нас в минувшие года.
Проплывут они пред нами
Серебристо-белой стаей,
Отошедшие, казалось,
Безвозвратно навсегда.
Городок, давно знакомый,
Встанет вновь на косогоре,
И над ним, залитым светом,
Даль безоблачно ясна.
И бегут ручьи по склонам
В неумолчном разговоре,
И стучится в стекла окон
Синеглазая весна!
Наплывает, набегает, налетает
Пьяный ветер,
Зеленеет у заборов
Первый пух весенних трав.
И дома, и колокольни
Утонули в ярком свете,
Пар клубится над полями
От утра и до утра.
Память, друг мой, друг мой милый,
Ты расскажешь про былое,
В городок, залитый светом,
В нашу юность уведешь.
Все, что бережно и свято,
С детства сердце сохранило,
Все ты, друг мой неизменный,
В дни весенние вернешь!
Весенний день к закату клонится,
На облаках узорна рябь,
И старой белой церкви звонница
Надела солнечный наряд.
Звонарь ступенями скрипучими
Взошел на звонницу с утра.
Клубилось огненными тучами
Подножье Божьего шатра.
И воздух был медово-сладостным
И по-весеннему томящ.
Со свежих трав под солнцем радостным
Земля снимала росный плащ.
«Ишь, как поля внизу раскинулись!» —
Сказал, в ладони поплевав,
Качнул язык, и в небо ринулись
Тугие медные слова.
Колоколов напевы падают
В весеннем воздухе с трудом,
И солнце яркою лампадою
Горит у врат в Господний дом.
Русская кровь — как брага:
Радостна и хмельна,
Сердце пьянит отвагой —
Мыслям и не до сна.
С крыльями наши мысли,
Взоры — острее стрел.
В земли чужие вышли
В поисках смелых дел
Наши отцы и деды —
Стала Москва тесна.
Славная цепь победы —
Русские имена.
В царство князька Кучума
Шел атаман Кольцо.
Волны Иртыш угрюмо
Гнал и шуршал гольцом.
И, рассекая волны,
Шел на Искерь баркас.
Души отвагой полны,
Зорок казачий глаз.
В море Меркурий Вагин
Вышел. На море льды.
Русской не сбить отваги
Вьюгам, не сбить, седым.
Сердце не зябнет в стуже,
Сердце кричит: «Вперед!»
Русская поступь стружит
Арктики синий лед.
Карта и компас, вы ли
К новым вели морям?
Русский из стали вылит.
Русский найдет и сам.
Разве и мы не те же?
Бражная кровь сильна.
Русской разрухи скрежет
Сердце не ранил нам.
Мы, как И наши деды,
К новой пошли земле.
Робости нам не ведать,
Нам ли от страха млеть?
Русское имя с нами.
Всюду пройдем мы с ним.
Русское наше знамя
В странах чужих храним.
Нам ли бояться стужи,
Нам ли страшиться ран?
Русская поступь стружит
Земли далеких стран.
