* * *
Однажды в ярость некий старец впал,
Что все молитвы сын его проспал:
«Эй, сын, трудись, не спи, пока ты в силе!
Ты сана не достигнешь без усилий.
Когда бы Сулейман беспечно спал,
Он мудрецом великим бы не стал.
Стремись же к пользе, будь в трудах всечасно.
И знай – судьба бездельников несчастна».
Раз молодая женщина пришла
К отцу и жаловаться начала:
«Отец мой! Муж меня совсем не любит…
Ах, вижу я, он жизнь мою загубит!
Гляжу, как к женам ласковы мужья,
И плачу. Знать, одна несчастна я.
Всяк льнет к жене, как голубок к голубке,
Как дольки миндаля в одной скорлупке,
Все люди, погляжу я, кроме нас!
А муж мой улыбнулся ль мне хоть раз?»
Отец ее был мудр и духом светел;
И он с улыбкой дочери ответил:
«Неласков, говоришь, с тобою он?
Зато хорош собой, умен, учен!
Жаль человека потерять такого
И худшего в сто раз искать другого…
Будь с ним поласковей. Коль он уйдет,
Ведь на тебя бесчестие падет».
Раз на невольничьем базаре был я,
И там раба, из жалости, купил я
И отпустил. А он: «Куда пойду?
Где я тебе подобного найду?»
Жил в Мерве врач, как нерп, светлоокий,
Как кипарис, и стройный и высокий,
Не думал он, леча своих больных,
О дивном обаяньи глаз своих.
И женщина одна мне рассказала:
«Когда я у него лечиться стала,
Сама хотела дольше я болеть,
Чтоб ежедневно на него смотреть».
Порою неожиданно бывает,
Умом могучим страсть овладевает.
А если страсть сумеет власть забрать,
То головы рассудку не поднять.
Железные перчатки раздобыл
Один борец и биться с львом решил.
Но лапа льва к земле его прижала,
И сила у борца в руках увяла.
А зрители: «Эй, муж! Ты что лежишь,
Как женщина? Что льва ты не разишь?»
А тот вздохнул, не в силах приподняться:
«Увы, со львом не кулаками драться!»
Как лев могучий был сильней борца,
Так страсть порой сильнее мудреца.
Кулак – будь он в железной рукавице,
В бою со львом свирепым не годится.
О пленник страсти, позабудь покой!
Ты – мяч, гонимый по полю клюкой.
Раз юноша и дева, что дружили
От детских лет, в супружество вступили.
Жена была счастлива. А супруг –
Смотри! – ее возненавидел вдруг.
Он прелестью подруги не пленялся,
Прочь от нее лицом он отвращался.
Она, как роза, красотой цвела;
А для него как смерть она была.
Ему сказали: «Эй, ты, непонятный,
Не любишь – отошли ее обратно».
А тот: «Овец хоть тысячу голов
Отдам, чтоб разрешиться от оков!»
А им жена: «Приму любые муки,
Но знайте – с ним не вынесу разлуки.
На все отары мира не польщусь
И разлучиться с ним не соглашусь».
Порою друг, что друга отвергает,
Отвергнутому лишь милей бывает.
К Меджнуну обратились, вопрошая:
«Чего ты ищешь: ада или рая?»
А он: «Я за возлюбленной иду.
Мне и в раю с ней благо, и в аду».
Спросили раз Меджнуна: «Что с тобой?
Что ты семьи чуждаешься людской?
И что с Лейли, с твоей любовью сталось?
Ужель в тебе и чувства не осталось?»
Меджнун ответил, слез поток лия:
«Молю, отстаньте от меня, друзья,
Моя душа изнемогла от боли,
Не сыпьте же хоть вы на рану соли.
Да, друг от друга мы удалены,
Необходимости подчинены».
А те: «О светоч верности и чести,
Вели – Лейли передадим мы вести!»
А он им: «Обо мне – ни слова ей,
Чтобы не стало ей еще больней».
Махмуд, султан Газны, подслушал раз
Насмешку: «Очень некрасив Аяз.
А страстью соловей не воспылает
К той розе, что красой не обладает».
Насмешке той Махмуд угрюмый внял;
Но так, размыслив, он себе сказал:
«В Аязе нрав мне дорог благородный!..
Что мне до этой зависти негодной?»
Однажды был в пути султан Махмуд.
И вот в ущелье сорвался верблюд
И в пропасти застрял между камнями,
На нем сундук разбился с жемчугами.
Царь подобрать тот жемчуг приказал,
А сам поспешно дальше поскакал.
Все от султана всадники отстали,
Полезли жемчуг подбирать в провале.
Дорогой обернулся властелин
И видит – скачет с ним Аяз один.
Султан ему: «Ты что же не остался
И жемчуга собрать не попытался?»
Аяз в ответ: «Я у тебя служу
И долгом выше перлов дорожу».
Не забывай высокого служенья
Для благ земных и для обогащенья!
От Истины лишь Истины хотят
Те, перед кем открылся тарикат.
Не другом занят ты, а сам собой,
Коль в дружбе ищешь прибыли одной.
Пока ты дышишь алчностью презренной,
Ты не услышишь правды сокровенной.
Желанья – прах клубимый. А высок
И светел только Истины чертог.
Где буря тучи праха подымает,
Там зоркий глаз пути не различает.
Я и мой друг далекий путь свершили,
А из Магриба морем плыть решили.
Отдав дирхем последний морякам,
Я сел. А спутник мой остался там.
Магрибский кормчий бога не боялся,
Бесплатно старца везть не соглашался.
Простясь со спутником, я зарыдал,
А старец засмеялся и сказал:
«Не плачь! Коня домчит куда угодно
Творец земли, небес и бездны водной!»
Тут, коврик свой раскинув на волнах,
Поплыл он. Охватил мне душу страх.
Матросы-негры паруса подъяли,
С попутным ветром в ночь корабль погнали.
И что ж, – гляжу я утром: за бортом
Дервиш плывет на коврике своем.
«Смотри, – сказал, – как море перешли мы,
Ты – в корабле, я – господом хранимый!»
Так праведник в пучине не пропал,
И это я воочью увидал!..
Ребенка, что огонь свечи хватает,
Отец любовно предостерегает.
Того, кто к солнцу Истины летит,
Всевидящий от гибели хранит.
От мук огня он уберег Халила,
Мусу живым пронес по волнам Нила[98].
Пучина тонущему не страшна,
Когда рука хранителя сильна.
Но как вам несть по волнам груз тяжелый,
Коль и на суше мокры ваши полы?
Пути ума извилисты. Но нет
Для верного святынь иных, чем Свет.
Хоть нам дано прямое пониманье,
Но мы придирчивы в вопросах знанья:
«Что есть земля? Что – небо в звездной мгле?
Кто суть сыны Адама на земле?»
О мудрый, ты глубоко вопрошаешь,
Тебе отвечу я, коль ты желаешь:
Моря, пустыни, горы, небосвод
И человеческий несметный род,
И ангелы, и дивы-исполины –
Все живо только тем, что жив Единый.
Ты скажешь: как морской простор широк!
Ты скажешь: как небесный свод высок!
Увы, несведущий не постигает
Безбрежности, где сущность пребывает.
Семь океанов – капля пред творцом,
И солнце – искра пред его лицом.
Века подобны грезе быстротечной
Пред тем, что зодчий создает предвечный.
