class="p">Растворится во тьме неизвестности.
Посему, не тревожьте гениев -
Герострата не снищете славы.
И спокойно живите в тени их,
И своим довольствуйтесь малым…
79. «Долгий разговор – многие слова…» (лирика)
Долгий разговор – многие слова.
Продолжать его не видим смысла.
Всё, что надо, сказано сперва,
В трубке недосказанность повисла.
И чем дальше, тем трудней прервать,
Батарея и баланс пока не скисли,
Оправданий и упрёков гвалт,
Выраженья подбирать и мысли.
Безлимитно можно помолчать
По беспроводному интернету,
Наложить на рот себе печать,
Прикусить язык и кануть в лету.
Только в бездне снова мир возник,
И покуда в нём не стёрся в пыль я,
Задрожит от голоса кадык,
Брызнет речь из рога изобилья.
Станут тыкаться слова, как в темноте
Ищут руки в доме выключатель,
Чтобы свет зажечь, найти постель,
И тебя в ней в шёлковом халате…
80. НА ВОДОХРАНИЛИЩЕ В ДУБНЕ (лирика)
Сподоблюсь поехать на
Край света однажды,
Всех ближе будет Дубна
Из света краёв не вражьих.
Там на мыске востроносом
Жёлтый торчит маячок.
Дойдёшь и задашься вопросом,
Куда же двигать ещё?
Впереди меня Море Московское,
Но я по нему не потопаю.
Мысок в нём выглядит горсткою
Земли первой после Потопа.
Сзади памятник Ленину
Высотою в пять этажей.
Плотина волну гонит пенную
На московско-тверской меже.
Сбоку впадает в Волгу
Канал имени Москвы.
Туда возвращаться нет толку,
Я только оттуда приплыл.
Здесь он, мой кончик света,
На этом узком мысу.
Так будет целое лето,
Частично в осень, в весну.
Я буду сюда возвращаться
Набраться космических сил,
В разные подпространства
Я вход тут почти открыл.
Шаг вправо – и я уже в Индии,
Шаг влево – и я на Луне.
Только меня и видели
На тёмной её стороне.
Здесь я рассыпаюсь на атомы,
Тут мой ускоритель частиц.
Под маяком запрятаны
Константы всех единиц.
Вбирает в себя расстояния
Водных просторов ширь,
А квантовая постоянная
Боль превращает в пшик.
А спросит кто, как величать-то,
С апломбом скажу, свысока:
«Зовут меня Игорь Курчатов!»
Хоть Карпов я. Но тоже И.К.
Собою я стану лишь затемно,
Домой обернувшийся поздно.
Сложусь по новой из атомов,
С электрички сойдя в Лианозово…
81. «На коленях у Паустовского…» (ироничное)
На коленях у Паустовского
В детстве я не сидел.
По головке ладонью плоскою
Он гладил меня, а я бздел.
Я от страха зубами клацал
Даже, когда подрос,
Вспоминая сухие пальцы,
СиранОдебержерАковский нос.
От его поджарой фигуры
Дрожал я натурой всей.
Мне в деятеле культуры
Виделся из сказок Кащей.
Я кушал из вазы конфетки,
Плюшки, и всё подряд.
И брал под прицел меня цепкий,
Язвительный, умный взгляд.
Пузатый, медный и редкий
На столе пыхтел самовар.
Попугай обзывался из клетки,
Мудрый ворон каркал: «Карр! Карр!»
Не вставал Паустовский с кресла,
И в цветастый клетчатый плед
Закутаны были чресла,
Похожего на скелет,
Болеющего человека,
Который подняться не может.
Прошла половина века,
Как нет его. И что же?
В планшете у меня шеститомник,
Изданный в 57-м.
Дощатый в Тарусе домик
И помню Паустовского в нём.
Как по глупой моей головке
Он провёл однажды рукой.
И жизни коварной уловки
Не властвовали надо мной…
82. РИГА В ЛИГО (лирика)
Старая Рига. Жара. Полдень. Лиго.
Центр вымер на день выходной.
Все убежали за город лихо,
И Вецрига осталась со мной.
Домская площадь. Яуниела.
Булыжники на мостовой.
Ты бы чего-нибудь выпила-съела:
Не меня. По меню. Не со мной.
Солнце на небе, а в окнах осколки
Солнечного янтаря.
Улочки Риги, как кривотолки
Про нас: без тебя, без меня.
Ты ходишь по Риге в лёгоньких кедах,
Походкой летучей маня.
И нет никого обо мне поведать,
И тебе невдомёк про меня.
К ночи ты будешь со всеми теми
(И будут костры пламенеть),
Кто ищет цвет папоротника в темень,
Венок свой сплетёшь не мне.
А Рига по-старчески плюхнется в кресло
И станет дремать в тишине,
Сквозь щели ставен, из тени навесов
О тебе шушукать и мне.
И слухи родятся истины вместо,
Что в Риге в Лиго, средь бела дня,
От жениха сбежала невеста,
Под ним разумея меня…
Примечания:
1. Лиго – латышский народный праздник, аналог нашего Ивана Купала
2. Вецрига – Старая Рига по-латышски
3. Яуниела – популярная улочка в Старой Риге, известная многим, как Бейкер-стрит в
Лондоне, и как Цветочная улица в Берне из "17-ти мгновений весны". Одним своим
концом выходит на Домскую площадь
83. ОСВОБОЖДЕНИЕ БЕЛГОРОДА (гражданская лирика)
Люди притихли в подвале.
Снаряды рвутся снаружи.
Огонь пулемётов шквальный
Пока их не обнаружил.
Мальчики, девочки, мамы,
Бабушки, дедушки, тёти
Сидят, ждут финала драмы
Оккупации на излёте.
Немного, и в прошлое канут
Дроби чужих сапог,
Слова, как выстрелы, «Ахтунг!»
Как виселицы, – «Хенде хох!»
Но их обнаружил немец
Со «шмайссером» наперевес.
Он мрачный, в угрюмом штальхельме,
Зачем-то в подвал полез.
Пыльным и тонким лучиком
С ним с улицы свет проник.
И дуло «шмайссера» вдумчиво
Смотрело на всех внутри.
И что оно думало, дуло?
Что зрел в них немецкий глаз:
Не фото ль его всколыхнуло
Фройляйн своей анфас?
Может видел он старую муттер,
И была о ней память свежа?
Секунды сложились в минуту,
И он на курок не нажал.
Дух рока витал над всеми,
И даже звук боя исчез.
Молчали и люди, и немец
Со «шмайссером» наперевес.
Смотрели в упор друг на друга -
Толпа и немецкий солдат.
И не было в ней испуга,
И он повернул назад.
Окинул прощальным взором
Женщин, детей, стариков.
Буркнул чего-то, и споро
Вышел, да был таков.
Случилось всё в августе дело,
Два года, как шла война.
Так мама моя уцелела.
А после меня родила…
Примечание.
1. Штальхельм – немецкая пехотная каска
2. Муттер (нем.) – мама
84. НА ИССЫК-КУЛЕ (ироничное)
Стою на Иссык-Куле,
А с озера дует бриз.
В улыбке расширю скулы,
Сощурю глаза, как киргиз.
Солиден, по сажени плечи,
А выгляжу, словно болтун.
Кричу, кого глазом замечу,
«Салам!» и «Джакшы кюн болсун!»
На рябь и на мелочных рыбок
Смотрю по колено в воде.
Но мир
