class="v">А жизнь, как оказалось, не терпит суматох,
И к нам, слепившимся на пушечном лафете,
Явился вдруг недру́г-переполох
И объявил, что могут быть и дети.
И другая музыка сама собой включилась,
И слюнявость жизнь отрихтовала.
Я же не был виноват, что это получилось,
Что она не знала своего потенциала?
На головную боль мерещатся сомненья,
Как будто их цыганка нашептала.
И откуда-то оттуда появились мнения,
Что может быть, она меня поймала?
Обвинив её во всех грехах подряд,
Мне показалось, я нашёл своё спасение,
Подтолкнув её на дьявольский обряд
Человеческого жертвоприношения.
Пусть все соки высосут болезни и тоска,
Но пусть сластолюбивые лжецы и пустобрехи
Страшатся сотворенного греха,
Ибо они продали душу в суматохе.
У каждого свои симптомы отравления:
Кто-то побежит в колокол звонить,
Кто-то погружается в бред и сновидения,
А кому-то надо святыню осквернить.
Для отравленной души и засранных мозгов
Теперь всегда подход неординарный —
Их грузят на «Корабль дураков»,
Где всегда режим авторитарный.
Там в одной каюте лжепророки и сатиры,
Им на нудистском пляже полная свобода.
Они рядились и в сутаны, и в мундиры,
Они — больное отражение своего народа.
Нет вакцин от пропаганды бесовской,
И не разобраться в лицедеях,
Как нет порядка и в пещере правовой
Среди удавов в полицейских портупеях.
Много было хитрых и отважных,
Которые из тех, что вороватые.
Всяких было одинаковых и разных,
Но в общей массе были просто бздиловатые.
А если не прятался и не мирился,
То сам себе задай вопрос:
Неужто понять, что ты отравился,
Можно только через рвоту и понос?
Всякое случается от того, кто врёт,
Он, даже если напрямую не вредит,
Всё равно опасен врун и пургомёт,
Если больше всякой нормы напуржит.
Любят карьеристы блажить и рассуждать
О молочных реках в кисельных берегах.
Те умеют вычурно и бесстыдно врать,
Демонстрируя фальшивые мозоли на руках.
А тому, кто врёт из праздности и скуки
Очень хочется надёжной индульгенции.
А те, кто жили в вечном перепуге,
Врут потому, что в старческой деменции.
А те, которые берутся врать для блага,
Обещая, что придём и воздадим,
Это значит, сделают по принципу дуршлага:
Что останется на дне — достаётся им.
Томным голосом под колокольный звон
Кто-то взялся чуму предсказать:
Здоровое, больное, сон и явь —
Всё умеет придумать и наврать.
Айсберги вранья рядом проплывают,
Может лучше правду и не знать.
Блажен тот, кто в трёх соснах плутает,
Где нельзя ни спеть, ни прочитать.
Все знают, что такое каменные джунгли,
Но не знают, как едят яичный порошок.
А те, кто за собой мосты пожгли,
Не заслужили даже траурный венок.
Кислую отрыжку утраченных иллюзий
Вы быстро перестанете стесняться,
Если в самых благонравных из дискуссий
Властью будете за деньги покупаться.
Время, как и голод, ничему не учат,
Но не бывает там двойного дна.
Здесь не выносят приговор и не осудят,
Тут каждый сам решает за себя.
Но никто ещё не умер от позора и стыда,
Все ждут, когда вода проточит камни.
Но, значит, в этот дом пришла беда,
Если ясным днём закрыли ставни.
Наступило время офисных пророков
И бессовестных валютных спекулянтов,
Прогугленных финансовых потоков
И крикливых засранцев и мутантов.
Когда бывает ясно, что ничего не ясно,
И ни одно решение не кажется ответом,
Что есть сил бегите от соблазна
Самому себе казаться полным бредом.
На пьедестале — статуя размера исполинского,
Здесь в собачьей будке держат вурдалака.
А у тех, которые под знаменем Дзержинского,
Никогда не кончается драка.
Им не нужны причины и сомненья;
Ведьмак зубами скрежетал и глазками стрелял —
У него своя мораль и убеждения,
Он и есть тот самый красный трибунал.
Тут осваивают Божье ремесло,
Историю толкают по новой траектории,
Но если до кого-то что-то не дошло,
Их лечить отправят в санатории.
Сколько будет надо у стенки и казнят,
И не будет лишних в этой экзекуции,
И миллион за проволокой сгноят,
Это — только жертвы всемирной революции.
Нас всё время принуждали жить,
Как прописано в научном коммунизме,
И заставляли догму зазубрить,
Как любить самих себя в каннибализме.
Возмужал товарищ вурдалак
И силён, как африканский лев,
Он ничего не будет делать просто так.
Сваяли на красной стене его барельеф.
Казалось, что буря пришла с океана,
Она мосты прогибала звенящей дугой.
Над городом нависла тень Левиафана,
Изрыгая свист и вой.
На колени становились тополя,
Долбило яхты о бетонные причалы.
В чёрный кисель превращалась земля,
Пространство и время сместили порталы.
Согнуло циферблат у уличных часов,
Двери в подъезде сорвало с петель.
Возможно, это началась война миров,
И по стенам хлещет свинцовая шрапнель.
В чёрном небе громыхало, как при артналете,
Наверно, мы опять участвуем в войне.
А может это гости в
