Осенний разговор - Сергей Эмильевич Таск

Взгляните, дщери Иерусалима!

Пусть я черна, пусть зноем я палима —

исполнена величия Сиона,

красива, как завесы Соломона.

– О, ты прекрасен, милый, ты прекрасен!

Уста твои любезны, взор твой ясен,

а поступью с бегущей серной схож ты.

Скажи, где будешь в полдень? где пасешь ты?

– О, ты прекрасна, милая, прекрасна!

Я пас в горах, тропа туда опасна.

Горят твои ланиты, смугло лице,

подобна ты летящей кобылице.

Тиха, прохладна роща возле мыса.

там крыша – кедры, стены – кипарисы.

Зима минула. Кончились дожди.

Прошла вдруг у смоковницы сонливость.

На небе солнце медлит – погляди,

в движениях сквозит неторопливость.

Что яблоня в кругу лесных сестер,

то милая моя среди подружек.

Цветы сбегают вниз по склонам гор.

Встань, голубица, и спускайся, ну же!

– Его все нет… Дай силы мне, вино…

О, как я от любви изнемогаю…

Вот милого шаги… он ждет давно…

Остаться дома, выйти ли – не знаю.

Там яства ждут, вино горит, как кровь,

и знамя надо мной – его любовь!

Искала ночью темной я на ложе

того, который мне всего дороже;

по городу, по улицам прошла,

на площадях искала – не нашла.

Куда же он ушел, не знали даже

начальники из предрассветной стражи.

Ах, где он, где, скажите не тая,

которого так ждет душа моя?

Вот одр его: блестят златые грани,

седалище из пурпуровой ткани,

стоит полсотни сильных вкруг одра,

разящий меч привешен у бедра.

Молю, ни звука, не тревожьте сон —

возлюбленный мой спит, царь Соломон!

На дивный лоб не положить ладонь,

волос не распустить, густых и длинных,

очей твоих не видеть голубиных,

губ не коснуться, жарких как огонь,

груди твоей, где серны – два сосца,

точеной шеи, что как столп Давидов, —

и часа не смогу, тоски не выдав,

тоски, давящей с тяжестью свинца.

Мед с молоком под языком твоим,

осанкою поспорить можешь с ланью,

струящихся одежд благоуханье

дурманит как курений сладкий дым.

Все время хмелем голова полна —

любовь твоя пьянит сильней вина.

Заснула я, а сердце сна лишилось.

Оно ли так стучит иль в двери стук?

Возлюбленный зовет… Ах нет, приснилось!

Мучителен неведенья недуг.

Сейчас бы спать в объятиях твоих,

приди, я от любви изнемогаю,

я скинула хитон и жду нагая,

и мирра с пальцев капает моих.

…Так это он был! Ждал и не дождался.

О, где теперь мне милого искать?

Здесь не был он? А вам он не встречался?

Не медли, Суламифь; бежать, бежать…

Скажи ему, коль встретишь, заклинаю,

что я в любовном пламени сгораю.

Перед рассветом теплая гроза

в большом корыте выкупала землю.

Сад безмятежно спал, грозе не внемля,

на лепестках испариной – роса.

Пошла я виноградники стеречь,

как вдруг нежданно с милым повстречались.

Весь день мы с ним любились, миловались,

стремясь друг дружку ласками развлечь.

Небес крахмальных нам голубизна

не раз сквозь сень деревьев улыбнулась,

а только мне немножечко взгрустнулось:

ушел мой милый, я опять одна.

Легко ли виноградники стеречь!

Но свой еще труднее уберечь.

Повремени, прекрасная девица,

и дай нам на тебя полюбоваться

сейчас, когда ты сбросила одежды

и к милому торопишься, нагая!

Округлость бедр твоих как ожерелье,

живот – источник, лечащий от жажды,

сокрыто чрево ворохом пшеницы,

сосцы твои раскрылись, как бутоны,

залились нежно-розовым румянцем,

глаза, как Евсевонские озерки,

и гибок стан, как молодая пальма,

а груди, словно кисти винограда.

Подумал я: взобрался бы на пальму

и пил там виноград кровоточащий!

Расплавь меня на сердце, как печать,

надень, как перстень, на руку твою.

Любви и перед смертью устоять,

а ревность с адским пламенем сравню.

Водой не потушить огонь любви

и не залить его и сотне рек,

богатства за любовь давать свои

способен лишь презренный человек.

…Нам ложе – зелень. Ненаглядный мой,

отдав все силы в сладостной войне,

уснул. Одна