Осенний разговор - Сергей Эмильевич Таск

Гниет как дуб литература,

Ржавеет цепь на дубе том,

И днем и ночью ходят хмуры

Писаки по цепи кругом.

Идут направо – всех изводят,

Налево – лгут самим себе,

Там чудеса, там жизнь проходит

В острейшей классовой борьбе;

Там по неведомой указке

Невиданно тупых людей

Штампуют сотни, словно в сказке,

Поэм, рассказов, эпопей;

Там головы полны видений,

Там что ни Михалков, то гений,

А что ни гений – депутат;

Там витязи, друг друга краше,

Чредой выходят из параши,

А выйдя, несколько смердят;

Там далеко не мимоходом

Пленяют грозного царя;

Там перед всем честным народом,

Креста и то не сотворя,

Пороли раз богатыря;

В темнице те, кто плохо служит,

Периодически там тужат,

Проступок с бабою нагой

Карается статьей другой;

Там Русь, забыта всеми, чахнет,

Там странный дух, там деньги пахнут!

И там я в ЦДЛ пил-ел,

У входа видел дуб трухлявый,

В сортире, провонявшем «Явой»,

Стенную роспись осмотрел,

И, ею вдохновившись, эту

Поведал сказку белу свету.

Пройтись по полям —

как после разора:

с ботвой пополам

в них всякого сора.

Лес как расписной

и весь разномастный:

где сине-стальной,

где изжелта-красный.

И всюду изъян.

Подите отчистьте

и ржавый туман,

и ржавые листья.

Макушку печет,

но дует с исподу.

Теряется счет

капризам погоды.

И плюнув в сердцах

на зонды и сводки,

синоптик-казах

мочалит бородку.

Чистое искусство,

дымчатая Русь.

Наревусь от чувства

или надерусь!

Вернисаж в Манеже,

ретро в «Октябре».

То коллажи Леже,

то поп-арт Доре.

А в тот день на Плавте

я столкнулась с ним!

Этакий, представьте,

ангел, херр Рувим.

Был он мил чертовски,

юный ловелас,

в профиль – Айвазовский,

Мусоргский – анфас.

Театры, Третьяковка,

танцы… и везде

страстное, с ночевкой,

наше па-де-де.

Но и в миг экстаза

не могу забыть

Бунина рассказы,

«Быть или не быть…»

Светлым идеалам

я верна во всём:

уступила в Малом,

уступлю в Большом!

– Святой отец, мне, может быть,

врач был бы и полезней,

но я лишь вам могу открыть

секрет моей болезни.

Нас у мамаши семь детей —

шесть братьев и сестрица.

Как бы хворобою моей

им всем не заразиться.

Но я отвлекся. Мой рассказ

начать бы надо с места,

тому лет пять, как в первый раз

повздорил я с невестой.

Зайдя сказать ей пару слов

перед дорогой дальней,

я просидел до петухов

в ее уютной спальне.

«Дружок, – она мне, – ты б прилег,

соснул перед дорогой».

Я как вскочу и – наутек,

вверяя душу богу.

Нет мне покоя с того дня.

Как вспомню голос пылкий,

так моментально у меня

и задрожат поджилки.

Потом произошел конфуз

во время брачной ночи.

Был у меня наутро флюс

с кулак размером, отче.

А поутру меня жена,

большой скандал устроив,

прогнала вовсе, из окна

плеснув ведро помоев.

И так всегда – один конец,

одна и та же участь.

Черт побери, святой отец,

заела невезучесть!

Собой я парень недурен,

могли вы убедиться;

и я в девиц бывал влюблен,

как и в меня девицы.

Быть снисходительней чуть-чуть

я много раз просил их.

А страх мой… даже намекнуть

о нем я не был в силах.

Любая – знал я наперед —

пощечину мне влепит,

едва лишь снова подведет

меня проклятый трепет.

Твержу себе: не комплексуй,

Ты ж молод, не калека.

Но вдумайтесь: засунуть х…

в живого человека!

С утра пораньше в час назначенный

придя в сельпо, как в ЗАГС жених,

скупают красненькое вскладчину

и распивают на троих.

Потом братаются, целуются,

мордуются не по злобе

и разбредаются по улице

навстречу собственной судьбе.

Вышеописанная практика

влияет косвенным путем

на всю небесную галактику,

на быт