Всеволод Рождественский - Стихотворения

Скоро решающий бой развернется меж старым и новым.
              Стали раздельно полки, шире сраженья простор.
Зрителя вправо и влево уносит кружение битвы,
              Мир рассечен пополам, рвется из трещин огонь.
Если за новый ты мир, то тебе становиться налево.
              Время раздумий прошло, о чистоте не жалей!
Слякотью, грязью и кровью запятнан ты будешь — так надо!
              Пламя пройдет по земле, мир раскалит добела.
Вот уж решающий бой развернулся меж старым и новым.
              Стали раздельно полки, шире сраженья простор.

Венок из дубовых листьев,
Ты мужества, силы знамя,
И весь от земли и света
Твой темно-зеленый пламень,
Овеянный зноем лета!

Венок из дубовых листьев,
Сплетенный руками братьев!
Ты дышишь спокойной силой,
В свои заключил объятья
Чело ты родины милой.

Венок из дубовых листьев,
Родные цветы и травы!
В колхозах ты — на воротах,
Тобою венчают зданья,
Ты видишь костры Купалы.

Венок из дубовых листьев,
Твой шорох я понимаю:
В нем голос нашей свободы,
Ты блещешь, как сталь литая,
Шумишь, как на ниве всходы.

Венок из дубовых листьев,
Свежее ты год от года,
Светла мне с тобой беседа.
Для доблестных дел народа
Тебя сплетает победа.

Венок из дубовых листьев!

Еще сыростью дышит весенний двор,
Но поля — словно шелком расшитый ковер,
Солнце взором ласкает, как нежная мать,
Позолотой покрыло дорог простор.

Обитатели гор и зеленых низин —
Все приветствуют шумно весну, как один.
И, минутку урвав от забот деловых,
Мило шепчется юность под сенью вершин.

Во дворах блеют овцы и стонет верблюд.
Шмель гудит, свищут птицы и мошки снуют,
И деревья, склоняясь с цветущих лугов,
Смотрят в бурные реки и ласковый пруд.

Утки косо взлетают с прохладных озер,
Дети ищут яичек, чей ярок узор,
Низвергаются беркуты с синих высот
На добычу стремглав, и навстречу к тому,
Кто наполнил отменною дичью суму,
С благосклонной улыбкою дева идет.

На верблюдах увозит товары купец,
Сев в разгаре — томленью зимы конец.
В клокотанье работы — дохода залог,
И уж дарит приплодом стадо овец.

Солнце льет свою милость — живительный свет.
И весь мир, словно в праздник, богато одет.
Кормит травы набухшею грудью земля,
И предела просторам синеющим нет.

Перед солнцем склоняется тихо душа.
Жизнь, лишенная холода, так хороша!
Как волнуется сердце в горячих лучах,
Как трепещет оно, ликованьем дыша!

Солнце скроется — звезды плетут свою сеть,
Всходит месяц — им так никогда не гореть.
На рассвете же, перед разгаром зари,
Все они начинают бледнеть и тускнеть.

Дышат страстным желаньем солнце-жених
И невеста-земля, вся в цветах живых.
И поэтому, только зажжется заря,
Меркнут звезды, невесте-земле не до них.

Ветер шепчется с месяцем, степь шевеля,
И на пиршестве светлом ликуют поля,
Белый траур на свежую зелень сменив,
Улыбается полная счастья земля.

Землю мучил в разлуке мороз и туман,
Но теперь ей возлюбленный в спутники дан.
Поцелуями, ласками утомлена,
Расцвела, засияла она, как фазан.

В очи солнцу глядеть не решаясь в упор,
Растворилась душа в теплоте с этих пор.
И я видел, как солнце, склонясь над землей,
Опускалось, горя, в златотканый шатер.

Вдоль спины заплетенные косы лежат,
И шолпы отвечают движениям в лад.
Взор под шапкой бобровой — для глаза кумыс.
Нет, такой красоты не встречал еще взгляд!

Бархатистые черные звезды очей
Льют в смятенное сердце потоки лучей.
Что за голос! Улыбка! Как телом нежна!
Кто посмел бы сравниться средь девушек с ней?

Высока, с легкой ножкой, пленительный стан…
Ты другой не ищи средь полуденных стран.
Всё мне кажется, где-то я видел уже
Это зрелое яблоко, нежный шафран.

Если пальцы чуть тронут ее локоток,
В самом сердце почувствуешь крови толчок.
А лицо к ней наклонишь — горячая страсть
Разольется по жилам, как бурный поток.

Всем пресытиться может душа,
Только песня всегда хороша.
Если ты вдохновенно поешь —
Грудь ликует, свободно дыша.

Голос мой, заливайся и пой,
Гордых дум пусть закружится рой.
Пусть текут мои слезы ручьем,
Душу всю заполняют собой.

Кто шатается по свету, тот,
Как невежда, меня не поймет.
Только твердый душой человек
Этих звуков услышит полет.

А не вникнет в них — всё равно,
Пусть волнуется сердце одно,
Пусть проверит мои слова:
Живо горе, что село на дно.

Скорбь колышущимся огнем
Подымается в сердце моем,
И умру я, оставив стихи
Лишь для тех, кто поймет их потом.

Кто несчастней меня живет?
Пусть услышит меня народ.
Кому нужно слово мое,
Тот его пускай и возьмет.

Что мне пользы, коль вызовет стих
Восхищенье судей тупых?
Пусть уж лучше найдется одна,
Кто поймет смысл мечтаний моих!

Много вас, но не каждый казах
Разобраться способен в стихах,
Ни познаний у вас, ни ума —
Вам волками бы рыскать в степях.

Вы сердца не хотите раскрыть,
Слухом стих не привыкли ловить,
И лишь поверху ум ваш скользит…
Что ж впустую мне вам говорить!

О порыв души огневой,
Твой отточен и меток луч,
Словно молния перед грозой,
Что прорвалась из черных туч.
О язык мой, о пыл стихов,
Непонятен ты для глупцов!

Дерзновенных помыслов пыл
Превратил мой язык в копье,
Чтоб в бою он сил не щадил
И явил искусство свое.
Но по-прежнему спит народ,
И ничто его не проймет.

Слово, понятое умом,
Ускользает, как звук пустой,
Но по жилам течет огнем,
Коль берешь его всей душой.
Люди учат, поют мой стих,
Но он темен еще для них.

На ее щеке девичьей темной родинки пятно,
Каплей амбры на горящем угле кажется оно.

В сердце милой вызвал жалость я жемчужною слезой;
Я — купец, и наживаюсь я на жемчуге давно.

Шах на пиршестве печали — кровью плачу, желт лицом,—
Так из кубка золотого каплет красное вино.

Сердце просит подаянья уст твоих, но ты скупа.
Почему хотя б надеждой жить сейчас мне не дано!

Приходи, я буду прахом, попираемым тобой;
Вся душа полна страданья, тело муками полно.

Уничтожь в своем сознанье бытие, небытие:
Быть — не быть за гранью жизни — ах, не всё ли нам равно!

Навои! Ужель пророком пьяной музыки ты стал?
Музыкант, играй на лютне! Виночерпий, лей вино!