Всеволод Рождественский - Стихотворения

Итак, всё кончено… Слова любви
Не обещают больше ничего.
«Прощай!» — чирикают нам воробьи
Из-под застрехи дома твоего.
А в почках виноградная лоза —
Я сам увидел это в первый раз —
Вот-вот готова распахнуть глаза,
И красный цвет стал серым вдруг для нас.
Как встретим утро мы, любовь моя?
Позволь твою мне руку нежно взять,
Ведь мы — друзья. Но лучшие друзья
Хранят всё то, что должен я терять.
Хотя сверканье черных глаз твоих
Я сохраню на долгие года,
Хоть голос твой в ромашках молодых
Останется со мною навсегда,
Как подобает дружбе, я скажу
Чуть больше, провожая в дальний путь,
Как все, твою я руку задержу,
Как все, иль даже дольше — так, чуть-чуть…

Если к вам подкралась старость, голова у вас седая
И вздремнулось у камина, то раскройте книгу эту,
Не спеша ее читайте, дни былые вспоминая,
Дни, когда ваш взгляд туманный был открыт не тьме, а свету.

Да, в вас многие ценили сердца радостность и ясность,
Красоту любили вашу — вдохновенно иль притворно, —
Но бродячую в вас душу лишь один любил так страстно,
Что она его пленяла даже в дни печали черной.

И, склоняясь над вечерним, догорающим камином,
Прошепчите с легкой грустью, что любовь та улетела
В край далекий, край нагорный к ледяным его вершинам
И свой ясный лик укрыла там, где звездам нет предела.

Если б в небесный я плащ был одет,
Вытканный золотом и серебром,
В голубоватый и дымчатый свет
В этом сиянье дневном и ночном,

Бросил его бы я под ноги вам,
Но я богат лишь мечтой красоты,
Я положу ее к вашим ногам —
Тише ступайте — ведь это мечты!

Вот я встану и отправлюсь к Иннисфри, к его лазури,
Там я хижину построю из простой ирландской глины,
Посажу бобы на грядке, а в саду поставлю улей,
Буду жить один в долине, где не молкнет гуд пчелиный.

Там найду я мир, который утро льет с одежд в тумане,
В час кузнечиков звенящих, в час их тихих перекличек,
Полночь там вся в звездном блеске, полдень в солнечном сиянье,
Вечер трепетом наполнен крыльев славок и синичек.

Вот я встану и отправлюсь, чтоб всегда, и днем и ночью,
Слушать, как лепечут глухо волны озера родного,
Здесь, на каменной дороге, это вижу я воочью,
В сокровенной глуби сердца неотступно слышу снова…

Угрюмый, сидит король в лесу,
В избе дровосека дальней,
Качает чужого ребенка он,
Качает, поет печально:

«Спи, мальчик! Кто там в соломе шуршит?
Овечки заблеяли где-то.
Недобрый знак на лбу твоем,
И страшно смеешься во сне ты.

Спи, мальчик милый! Кота уже нет,
Ты мечен пророческим знаком,
Вот подрастешь, возьмешь топор;
Деревья охвачены мраком.

Уж прежней веры в народе нет,
Не верят простые дети —
Спи, мальчик! — ни в бога, ни в короля
И ни во что на свете.

Кота уже нет. Раздолье мышам.
Насмешкой для черни сонной
Мы стали. — Спи, мальчик! — на небе бог,
Здесь я, король ваш законный.

Мой дух угас, на сердце боль,
И жизнь подходит к краю.
Спи, сын дровосека, будешь ты
Моим палачом, — я знаю.

В твоей колыбельной я смерть пою.
Спи, мальчик мой! Не жалея,
Седые ты волосы срежешь мне,
Топор приподнят над шеей.

Спи, мальчик! Кто там в соломе шуршит?
Наездник леса и пашен,
Ты голову мне снесешь долой,
А мертвый кот не страшен.

Спи, мальчик! Кто там в соломе шуршит?
То овцы блеют спросонок.
Кота уже нет, раздолье мышам.
Спи крепко, мой палачонок!»

Много женщин — много блошек;
Много блошек — много боли;
Блошки жалят понемножку,
Ты же терпишь поневоле.

Мстят они неблагодарно,
Ночью хочешь улыбнуться
И обнять — они коварно
Всей спиною повернутся.

Вождь-гяур, грабитель ярый,
У фок-мачты отдыхает.
Пепел гаснущей сигары
Он стряхнуть позабывает.

Да, вполне свою сигару
Мог забыть ты, кастнльянец,
Слыша голос под гитару
И прелестный видя танец!

Шелк клубя благоуханный,
Привезенный из Китая,
Веселит твой взор Хуана,
В пляске с боцманом летая.

Ножки чертят арабески,
Проносясь под парусами,
И на поясе подвески
Блещут рядом с жемчугами.

Щечкам любо разгораться
Ярче роз в садах Севильи,
С белых плеч ее струятся
Складки легкие мантильи.

Локон сеткой сжат зеленой.
И, забыв про струн бряцанье,
Двое мавров, слуг влюбленных,
Погрузились в созерцанье.

А на реях, на лафетах
Восхищенные пираты.
Не фитиль, а кастаньеты
У парней в руках зажаты.

Мавритенок ей гитару
Подает с огнем во взоре,
И романс о Сиде старый,
О бойце Кампеадоре

Всем поет она — о башнях,
О садах Гвадалквивира,
Шумных празднествах всегдашних
В дни веселия и мира,

О голубизне залива,
Где их парус крылья склонит,
Где ленивый и счастливый
Мирно дремлет лаццарони,

И о Риме, о Милане,
Где в засаде ждут бандиты…
Капитан, очнись! В тумане
Беды многие сокрыты!

В Средиземном море в руки
Взяли власть сыны пророка.
Тихо крадутся фелуки…
Им нужны рабы в Марокко.

Песнь Хуаны не допета.
Абдулле везде дорога.
Блещут копья Магомета:
«Нету бога, кроме бога!»

Залп по кораблю! Как пламя,
Пусть клинков сверкнут полоски!
К борту борт сцепясь крюками,
Перекидывайте доски!

Пусть гяуры наготове —
Все падут в бою напрасном!
Что кафтанам пятна крови?
Это красное на красном!

Бог велик! Гяуры смяты.
Шейх погиб в кровавом деле.
Крепко связаны пираты,
Те, что в схватке уцелели.

Рабства их страшат угрозы.
Эй! Хуана ждет, рыдая…
Госпожа! Ты вытрешь слезы
Тканью пестрою Китая!

Пред тобой в песках Марокко
Пальмы встанут, взор печаля.
Солнце там палит жестоко
Крыши плоские сераля…

Но трехмачтовый в тумане
Поднялся корабль нежданно…
На мешок пиастров станет
Легче вновь казна султана!

Я не поэт — нет, избавь меня, боже!
Славы такой не ищу я нимало.
Но песню сложить я сумею, быть может,
             И просто зовуся: Янка Купала.

Слава поэтов ласкала на свете,
Много им песен хвалебных слагала…
Тихо пою я — кто тихих приметит?
             Ведь я из деревни — Янка Купала.

В каждой стране, вдохновеньем согрето,
Слово певца о народе звучало.
У белорусов же нет и поэта.
             Пусть уж им будет хоть Янка Купала!

Он незадачливый, тихий, несмелый,
Горькая доля его воспитала.
Слезы, обиду и горе век целый
             Только и знал он — Янка Купала.

Песню сдружил он с той речью убогой,
Которая только насмешки снискала,
Пусть ее судят надменно и строго, —
             Вот, скажут, выдумал Янка Купала.

Счастье так редко над миром восходит,
Нам оно светит так скупо, так мало.
Счастье увидев в родимом народе,
             Сам бы стал счастлив Янка Купала.

Долго не цвесть этой песенной силе,
Смерть стережет нас, и дней у нас мало.
Спросит прохожий: «Кто в этой могиле?»
             А надпись ответит: «Янка Купала».