Ознакомительная версия.
Четырёхстопный ямб-паровоз
Парить – нельзя, спасенья нет
В тебе, в простом, в четырехстопном,
Мне ж – легче… слаще было мне
С твоим пыхтеньем допотопным!..
Я, Ладогин, любил гудки,
Колес шумливые хай-хэты…
К платформам ледяной тоски
Составы подавало лето,
Меня ты вез, как паровоз,
Ты объяснял свой ход свистками
(Пусть, пусть вокруг трещал мороз,
Ведь из трубы – взрывалось пламя),
Твой белозубый кочегар
В чужом, старинном гермошлеме
Хохмил сквозь явный перегар
В слоготонической системе.
Уплыл перрон, вон там лесок
Как будто стал приметно ближе.
Беспечный детский голосок
Сказал кому-то: «Погляди же!»…
А я читаю адреса,
Где нам расписана – стоянка,
Вдали – дворняжка, хвост-баранка
Отстала в степь от колеса.
Меня поразило лицо Перельмана
Гой ты ж, Ванрем Брантрейн, свето-тене-пират,
Мой Голландец летучий, когда б ты, мой брат
Помог, я отдать бы рад воздух кармана…
Меня сокрушает лицо Перельмана.
Закрась серых сфинксов, брат, с ними – Неву,
Закрась льдины – звёзды на синем плаву
Весеннем.
Кувырк чайки охтинской, снежной,
Как сахарный кус туч – тех туч, над Манежной,
Что – вечные, странные овцы у звёзд,
Замажь кистью масляной Аничков Мост,
Коней, да парней, да решётку, да воду,
Закрась ветку липы, что бьёт в непогоду
В окно Петроградской страны… стороны…
Закрась все детали, не больно-т важны.
Крась в чёрное лишние грани стакана,
Одну ж – до холста растащи, до экрана,
До жара божественной лобной кости,
До глаз. Дай им блеск. В масле кисть опусти,
Возьми карандаш, лучше уголь из печки,
От черепа чёрные пряди, колечки
Со скрипом твори – корни скул с бородою,
Упрямые губы, две складки с бедою
В углах нарисованных губ говорящих…
Чтоб вышла одна из холстин настоящих.
………………………………………………………………
………………………………………………………………
Как выйдет – ты влажную тряпку возьми,
Отмыть чтоб – замазанный город с людьми,
Сотри мне всё масло с мостов рыбоспинных,
Избавь град Петров от плетей паутинных,
С волков, и хорьков, и ворон, и курей
Три, три, друг, фальшивые маски людей.
Согласен, пусть город стал выглядеть странно.
Мне жизнь изменило лицо Перельмана.
Кто живёт у Комсомольской, пьесу Горького «На дне»
Может в школе не учить: житьё вокзальное
Тут науки заменяет: вот, скажу, попался мне
Кадр из песни русской, где «Дорога дальняя».
Крикнул кадр: «Я Скобкин Фёдор, в Кремль я, Сталину пишу,
Против русского народу прекратить террор прошу»…
Пачэму ви на вокзале? – те, кто всё у нас отняли… —
Спросят волки у ягнят для волчьей гласности!?
Вы обули тех, кто – босы: фокус-покус… Есть вопросы?
Бомж – к услугам комитета безопасности!
Так вопил вахлак… в лицо мне – в тренировочных штанах
С грязно-белыми лампасами по синему
Трикотажу, артефакт читал письмо – в таких тонах,
От которых вяли уши, прям… простим ему,
Я прощаю – так забавно он, потешно излагал
По безграмотной бумаге правду странную.
…И пусть лицо его светилось – лишь затем, что цвёл фингал,
Лично я прощу и внешние данные…
«Противу русского народу прекратить террор прошу»… —
Выл он мне: «Я Скобкин Фёдор, в Кремль, до Сталина пишу.
Больно били на вокзале на Казанском нас вчера,
Сломан нос (апчхи) натура – опечалена.
– Марш несогласных тренируем, —
признавались опера,
Я в одном – клянусь – видал усищи Сталина!
…Веселится и ликует вьюга-вьюга, вьюга-га.
Все – в этой жизни на пирог бомжовский – зарятся.
Хоть – сивка бурка пусть кукует! – Жисть мне, бомжу, не дорога,
Раз – ни сосиски нам по жизни – не достанется.
Бац! – с любовью Джугашвили, кровосос наш и злодей,
На вокзале – каблучишком – генацвале бьёт бомжей,
От того, что Кобе – морды, вишь, не ндра-вятся!..
…Маза – пнуть его собаку – исчезающе мала.
…Но и псу не съесть синицы той, что море подожгла:
Псам синица-бедуница – не достанется.
Пусть к нам опять – бегут, спешат менты – с резиновым дубьём:
Наказать бомжар за то, что, мол, – без родины,
Что Россия нам – вокзал, что на вокзале том – живём,
Что – плюём на ихний трон, модняцкий подиум…
…Но кто сказал, что русских нету? Вот ведь, враки-то плетут!
Ведь всем – не выколол усами Коба – зенки.
Все вокзалы… всю планету обсидели – там и тут…
Мы, русаки, кто не бомжи, те, значит, – зеки.
Крови лужу огибаю, как бы – плюх! – не наступить.
Пусть в этой жизни пирога мы не допро-буваем!
Пламя сделавши губами, море слёз отправлюсь пить.
Пусть в этой жизни не добро нам, а допрос – с бугаём!
Видишь – пламенное море? – пёс собачий! – нефть окрест…
Нас, бомжей, не покоришь ты… Нако-сь!.. Выкусил?
Ты сгоришь, собака, вскоре – право слово, честный крест:
За тебя мы даж-джин-тоника не вы-со-сем!
Про то – тебе решил я, Сталин, Джугашвили, написать,
Да – в Кремль направить, Фёдор Скобкин, бомж – послание:
Хоть нас в сортире замочи, на твой КАГАЛ мы станем – ссать,
На том – привет, Виссарионыч, до свидания.
Бомж Фёдор Скобкин.
Бомж закончил, сделал паузу, и снова закричал
Тот же текст поддельным голосом Высоцкого…
Шёл народ, кидал рубли, цедил слова по мелочам:
«Пьян, голуба, вон, письмо в руке трясётся-то»…
Мне душу ветер смял. Расхристана аллея
И утро шелестит русалочьим хвостом.
Какого я рожна свой оставляю дом,
С Авророй расстаюсь, от сантиментов млея?
Дрожание струны, и деки долгий звук,
То чаек перезвон под музыку прилива,
То перебор души, то электрички стук,
И мгла прозрачная, и погнутая ива,
И распрямлённый путь, холодный и пустой,
И бессердечие горизонтальных линий….
И как чужих, ресниц коснётся ранний иней,
Мех электрический раскрутит ветер злой,
И Славку Ладогина тот чертополох,
Что у обочин царскосельских вырос,
С корнями вырванного, понесёт на клирос,
Чтоб звучно утверждал, что мир не так уж плох.
* * *
Чертополох, катись по голому пути,
Корнями постигай дорожную щебёнку,
Попавшись под ноги то даме, то ребёнку
(От их жестоких рук и зверю не уйти),
Свой плащ оборванный, потрёпанный дождём,
Носи с достоинством, вкусив покрой босяцкий.
Не быть гвоздикою на кофточке у цацки,
Не быть судьёй грибам и гусениц вождём,
Но – безоглядно вдаль, по колющей стерне,
Туда, где губы дня смыкаются у края,
И между них горит росинка золотая.
Где вянут все цветы. Где я подобен мне.
Знаю случай про неосвящённый кулич. Отчего
Для героя не хуже он, знаешь ли, был моего.
Иногда – как возможно – о людях простых рассказать
Без, так скажем, лексических вывертов из просторечья?
Боже мой, не сердись, что я знаю, откуда их взять.
От иной простоты не уменьшится кротость овечья.
Свой рассказ я теперь поведу о рабочем одном,
И о том, как привычное вдруг повернулось вверх дном…
……………………………………………………………………………………………
……………………………………………………………………………………………
1.
В Пасху без кулича обходился – жена не пекла,
Ей, супруге, не верилось вэтововсё… но от бабки,
Инны Ниловны Осиповой, как в селе померла,
Перешёл по наследству завёрнутый в ветхие тряпки
Список ингредиентов – дурной… идиотский пассаж —
Список ингредиентов – язык повернулся же ляпнуть —
Список ингредиентов – звук шпанский, не честный, не наш,
Ни на йоту не честный, весь переплетённый, как лапоть —
Список ингредие… – деревенских диентов простых —
Молоко и мука, сахар, дрожжи, сметана и масло,
Да изюм, да орехи – немного орехов лесных,
И немного изюма, да можно и самую малость.
Это Осипов мой по чуть чуть разболтал в молоке
Дрожжи тёплые, дал им запениться, склеил с мукою,
Промесив, тесту дал подойти, тесто на кулаке
Не приметив, что сохнет, он с пачкой пустою
Из-под «примы» расправился. Мокрую серу поднёс
К сигарете, и ею, родной, затянулся взасос.
2.
Помнит Осипов «приму» над сыном, забитым шпаной,
И, к несчастью, с летальным (дурацкое слово) исходом.
Невесомый дымок сигаретный. Скворцы. Дело ранней весной.
По коричневой обуви, сшитой родным «Скороходом»,
Пробирается божья коровка – по Заречной когда-то рабкласс
Продвигался так – улице, если Бернеса кто слышал…
Но продолжу. Оса новорожденная повлеклась
По осоки седому листу. Капля рухнула с крыши,
Неспеша мимо окон хрущобы пяти этажей
Свежий воздух прошила, и в лужу забита по шляпку.
Помнит Осипов «приму» и вдруг донеслось до ушей,
Как убитый – младенцем, не моргая, агучит на папку.
3.
Прима мокнет, паскуда, во рту – вылезает табак,
А отплюнуться как-то над тестом готовым неловко,
Жжёт урицкое зелье язык. Он не любит собак,
Он шпану представляет собаками. Бита, верёвка,
Арматурина рыжая рядом лежат с мертвецом,
Вбок заломлена шея над ней с незнакомым лицом.
Из-под гаек, гвоздей банка старая формой служила
Куличу, трижды тесто у Осипова подходило.
Шкаф духовой он раскрыл под советской плитой,
Дал голубому огню начало – огонь золотой —
Время, где сын был живым.
Фотоальбомом листая,
Осипов кашлял, глотая
Слёз воплощение – дым.
Массой творожной вверху
Выпечку ел понемногу,
В горе сочувствуя Богу,
Спьяну: мужик – мужику.
Ознакомительная версия.
