Ознакомительная версия.
185
См.: Степочкина Е. В. Эволюция образа врага в провинции во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. // Вестник СамГУ. 2008. № 1. С. 64–70.
См.: Маренков А. С. Освещение русско-японской войны в официальной печате // Вестник БИСТ. 2009. № 4 (декабрь). С. 36–47.
Ахматова А. «У самого моря» (<1914>).
Латинское humilis (от humus – «почвенная грязь») имеет значения «смиренный», «незначительный», «презренный», «покорный».
Эта «княжеская» семейная легенда получила широкое распространение в творчестве Н. С. Гумилёва, где часто встречаются намёки на тайну происхождения, связанную со «шведской», «скандинавской» генеалогией, которые истолковываются как указания на «рюриковскую кровь» в жилах автора, «заблудившегося навеки» «в слепых переходах пространств и времён» («Стокгольм»). «Он был, – свидетельствовал о Гумилёве писатель-переводчик И. фон Гюнтер, – убеждённым монархистом. Мы часто спорили с ним; я мог ещё верить, пожалуй, в просвещенный абсолютизм, но уж никак не в наследственную монархию. Гумилёв же стоял за неё, но я и сегодня не мог бы сказать, действительно ли был он сторонником дома Романовых? Может быть, скорее сторонником Рюриковичей, им самим созданного дома Рюриковых».
Книжные форматы в половину, четверть и восьмую часть типографского листа (лат.).
Гумилёв Н. «У меня не живут цветы…».
Гумилёв Н. «Людям будущего» (1904–1905).
«Большой шарик, пожалуйста» (фр. «Grande ronde, s’il vous plait»).
Когда-то гордый замок стоял в одном краю. /От моря и до моря простёр он власть свою. (Перевод В. В. Левика).
Баллада немецкого поэта-романтика Иоганна-Людвига Уланда (Uhland, 1787–1862) «Проклятие певца» («Sängers Fluch») легла в основу оригинальной баллады Гумилёва «Песня о певце и короле» (1904). Помимо того в «Песне о певце и короле» заметно сильное поэтическое влияние К. Д. Бальмонта. Это стихотворение, вошедшее через год в книгу «Путь конквистадоров» стало одним из первых образцов раннего гумилёвского символизма.
Два весенних бала 1904 г., о которых вспоминала Ахматова, и которые упоминаются во всех биографических очерках, обращённых к завязке её любовного романа с Гумилёвым, традиционно вызывают сомнения у специалистов, знающим бытовые реалии начала XX века. Ведь Ахматовой в эти весенние дни не исполнилось ещё и пятнадцати лет, и она была гимназисткой, которой официально запрещалось без родителей, совершеннолетних родственников и лиц, коим «учащиеся поручались непосредственно от родителей», «посещение ресторанов, клубов, маскарадов, костюмированных, семейных и танцевальных вечеров в каких бы то ни было собраниях для взрослых». Однако в случае с пасхальным балом у Гумилёвых такими «поручителями» выступали Тюльпановы, которые, конечно, и были приглашены (опять-таки, от имени родителей) вхожим в их дом Дмитрием Гумилёвым. А весенний бал 1904 г. в царскосельской Городовой Думе был исключением из мероприятий подобного рода и там, наверняка, присутствовала Инна Эразмовна (и совершеннолетняя Инна Горенко, разумеется). Следует потому признать историю с «двумя балами» вполне правдоподобной. Другое дело, что сама Ахматова, много лет спустя, исключала из своих рассказов эти подробности, чтобы не загромождать романтическую повесть лишними персонами и деталями.
Колония немецких переселенцев Кайзерхайм возникла в двенадцати милях к юго-западу от тогдашней Одессы в 1804–1805 гг. в ходе активного освоения причерноморских земель выходцами из протестантской Европы и греческими беженцами, которым активно покровительствовал герцог Эммануил де Ришелье, генерал-губернатор Новороссии и Бессарабии в 1804–1815 гг. Согласно преданию, Ришелье любил устраивать тут праздники и вскоре колония была переименована в Весёлое Село (нем. Lustdorf). Вплоть до начала XX в. протестантский Люстдорф существовал автономно от мегаполиса, однако затем оказался вовлечённым в пригородную (дачную) застройку. В ХХ в. колония была уничтожена, кирха взорвана, протестантское кладбище разорено, а территория несколько раз переименовывалась. В настоящее время район Люстдорф входит в состав города Одессы.
Возможно, Анатолий Максимилианович Арнольд пытался получить в Горном институте свой диплом, несостоявшийся двадцать лет назад из-за неявки на выпускной экзамен по «тюремным обстоятельствам».
Одесская «Дача Фёдорова» в жизни писателей, поэтов, художников и артистов старших поколений серебряного века играла такую же роль, какую для поколений младших будет играть волошинская усадьба в Коктебеле. Как и «Дом Поэта» М. А. Волошина, дача А. М. Фёдорова в советские годы была превращена в писательский пансионат и клуб, которым заведовала жена Фёдорова Лидия Карловна. Судьба её была страшной: в 1937 г. по доносу Л. К. Фёдорова была казнена как жена «врага народа», а её сын умерщвлён в лагере. Созданный Фёдоровыми «Дом творчества писателей “Одесса”» существует и в наши дни; его современный адрес: улица Дача Ковалевского, 111. Правда, в отличие от места физического рождения Ахматовой, место её рождения литературного одесситы не отметили никак. Возможно, им было не до того: в конце XX – начале XXI вв. дом Фёдоровых переживал не лучшие времена, являясь предметом постоянных имущественных споров.
С купеческой и литературной одесской семьёй Попандопуло – работодателей Фёдорова по «Одесским новостям» – Аспазия Антоновна и её муж были связаны ещё со времён петербургской юности, т. к. младший из братьев, Николай Спиридонович Попандопуло, являлся одним из активных участников народовольческих собраний у них на квартире. С другой стороны во время сотрудничества Андрея Антоновича в «Одесских новостях» его коллеги по газете вполне могли появляться у Горенко на Спиридоньевской и быть хорошо известными хозяйке дома. Впрочем, посредником могла явилась и М. Ф. Вальцер, которая в 1904 г. продолжала работать в одесской частной гимназии В. Н. Масловской и Т. Н. Градской, одном из культурных центров Одессы. Главой педагогического совета тут был профессор университета В. Н. Мочульский, и его стараниями в гимназии регулярно проводились литературно-художественные вечера, частым участником которых был Фёдоров и другие писатели «Одесских новостей». Известно, что М. Ф. Вальцер была в дружеских отношениях с Лидией Карловной Фёдоровой и была вхожа в круг её «дачных» литературных гостей. Таким образом, в 1904 г. М. Ф. Вальцер могла привести сюда свою давнюю петербургскую подругу И. Э. Горенко и свою крестницу Ахматову запросто, без каких-либо церемоний.
Фёдоров писал Бунину 4 января 1904 г.: «Пришёл к себе и тут вижу статью Волынского о поэтах. Жена прочла её вслух. Помянуто и о нас, не так, положим, как в “Мире искусства”, где сказано, что Бунин, Галина и Федоров жалкие рифмоплёты, а Брюсов, Мережковский, Бальмонт и <нрзб.> – пророки поэзии и её избранники, но всё же до того снисходительно и <нрзб.>, что мне стало мучительно и горько. Когда же и кто, наконец, поймёт и оценит нас! И вот, после чтения этой статьи, где опять-таки мы оказываемся чем-то случайным и отсталым в русской поэзии, жена прочла вслух твой “Листопад” и я чувствовал как у меня всё время дрожали в душе слезы восторга и радости и я то и дело восклицал – “Милый ты мой! Люблю тебя, мой дорогой поэт и друг!” Это, верно, со стороны могло показаться смешным, хотя была здесь ещё одна славная женщина, которая слушали твои стихи, и была тронута, должно быть, не меньше».
Фёдоров А. «Бродяга» (1911).
Фёдоров А. «Памяти Чехова» (1904).
Ахматова А. «Мне от бабушки татарки…» (1917).
Ахматова А. «В ремешках пенал и книги» (1915).
Руина около Гатчинских ворот Екатерининского парка.
Гумилёв Н. «Ты помнишь дворец великанов…»
Эту работу С. В. фон Штейна высоко оценили как отечественные, так и зарубежные слависты. В. Н. Кораблёв считал, что «у г. Штейна налицо все данные, чтобы стать лучшим переводчиком славянских поэтов на русский язык», а И. Станишич уже в наши дни назвал сборник 1908 г. «самым значительным собранием антологического характера русских переводов произведений южно-славянских поэтов в начале [XX] века».
La bande joyeuse – весёлая шайка (фр.). Среди царскосёлов Штейн с друзьями пользовался репутацией местных гуляк, и к ним относились с опаской. Нет никаких оснований видеть в этой жизнерадостной компании искателей приключений некое «литературно-художественное общество», хотя большинство её участников были очень увлечены беллетристикой, а Штейн состоял активистом университетского «Кружка изящной словесности». В 1903 г. Штейн, Мейер, Анненский-младший и Варшавский приняли участие в выпуске «Литературно-художественного сборника», где публиковался молодой Александр Блок и был художественным редактором И. Е. Репин. Дружбу сына со Штейном поощрял И. Ф. Анненский, который и сам иногда включался в их студенческие беседы о новейшей зарубежной и отечественной поэзии и философии, о теориях Потебни и неославянофильстве. Отголоски этих бесед можно найти в критических этюдах Анненского-отца, собранных в «Книгах отражений».
Ознакомительная версия.
