А государь неожиданно расхохотался.
— Такая верность заслуживает награды.
Александр достал блокнотик с золоченым карандашом и быстро набросал: «Поздравляю полком, князь, Четвертый егерский стоит в Красном Селе. А.»
— Передай князю. Госпожа тебя щедро наградит.
Хлопнула парадная дверь. Александр пошел пустынной улицей. Месяц челноком нырял в бегущие тучи. То ли от гордости своим великодушным поступком, то ли от жестокого разочарования он опять увидел себя в свой лучший миг вхождения в Париж во главе победоносных войск. Гремела музыка, звучала величальная Руже де Лиля, ревела толпа, влюбленно стонали женщины, забрасывая цветами красавца императора…
Он не заметил, как пошел дождь, сперва вуалькой мелкого петербургского сеянца, затем вхлест. Зашумело в ветвях, запузырились лужи.
Александр прибавил шагу, потом побежал. Он увидел с края парка беседку. Каменными буквами значилось: «Павильон Армиды». Он вбежал туда. Павильон был сквозным, продуваемым ветром, несущим ливневую влагу. Александр скрючился у колонны…
…Спальня Александра. Он лежит в постели, обложенный подушками, с красным, воспаленным лицом, пересохшим ртом и лихорадочно горящими глазами. На ночном столике баночки и бутылочки лекарств с бумажными шлейфами.
Елизавета Алексеевна, поддерживая его голову, дает ему освежающее питье.
— Спасибо, родная, — шепчет Александр потрескавшимися губами. — Ваш муж — старая развалина, одна ночь под дождем — и неделя в постели. А когда-то на бивуаке я спал на промерзлой земле с охапкой листьев под головой. — Кашляет, хватаясь за грудь.
— Вам надо на теплое солнышко.
— Нам обоим это надо. Дорогая, вам кажется, что я сплю, а я лежу с закрытыми глазами и слушаю ваше затрудненное дыхание, какой-то тихий стон в вашей нежной груди. — Голос его пресекся, он взял ее руку и стал целовать. — Любимая, я так боюсь за вас.
— Я согласна умереть, чтоб только услышать такие слова, — с невыразимой нежностью сказала Елизавета.
— Надо было все потерять, чтобы вернуть вас. Я лишился всех и вся: друзей, доверия армии и дворянства, любви матери, поклонения братьев, даже уважения врагов. У меня остался один Аракчеев, этот монстр…
— И старая больная женщина.
— И лучшая из женщин. Я опять богат. Богаче всех на свете. Я не хочу возвращать отвернувшихся, не хочу карать изменивших. Я хочу лишь одного: быть с вами. Уехать из этого проклятого города. Туда, где тихо, пустынно и тепло. Чтоб были только мы, солнце и море.
— Вы всегда любили Крым.
— Крым — это наместник Воронцов, его дворец, куча прихлебателей, приемы, балы, бесконечные парады и смотры, тот же Петербург, только провинциальный и потный. Вы знаете такой город Таганрог?
— Нет, где это?
— На Азовском море. Даже не город — селение. Мы будем совсем одни. Возьмем только верного Волконского, лейб-медика Вилие, двух-трех лакеев и вашу горничную.
— Вы все продумали?
— Намечтал. Чтобы всерьез продумать, нужно ваше согласие.
— Неужели вы в нем сомневались?..
…Покои вдовствующей императрицы. Мария Федоровна, Александр и Николай за чайным столиком.
— Как я буду радоваться, — с доброй улыбкой обращается Александр к Николаю, — когда увижу тебя с женой, проезжающими мимо меня, и я, затерянный в толпе, буду кричать вам.
Раздувшийся от гордости Николай тщетно делает вид, что его ничуть не привлекает, даже отвращает подобная перспектива.
Императрица Мария Федоровна куда трезвее относится к происходящему.
— Отречение чревато немалыми опасностями. Тем более двойное отречение: сперва ты, потом Константин. А ты уверен в Константине?
— Он дал мне слово.
— Письменное свидетельство надежнее.
— Есть и письмо, — улыбнулся Александр материнской предусмотрительности.
— И все-таки ты не Диоклетиан и не Карл V, а Россия не Древний Рим и не Испания XVI века. Наш народ непредсказуем.
— Вы хотите сказать, маман, что моя смерть была бы предпочтительнее? — наилюбезнейше спросил Александр.
Николай вздрогнул, с ужасом переводя взгляд с брата на мать.
— Я хочу сказать, — ледяным голосом отозвалась императрица, — что момент отречения должен быть выбран умно и точно. Я бы не спешила с этим. Мне не нравятся умонастроения офицерства.
— Что-о? — вытаращил и без того выпуклые глаза Николай. — Да я их в бараний рог согну.
— Вы молоды и горячи, Николя, — мягко пожурила сына Мария Федоровна. — Никогда не рубите сплеча. Учитесь выдержке у вашего брата.
— Это семейный заговор, — сказал Александр. — Для всех мы едем на курорт. Сперва я, чтобы все подготовить, следом моя жена. Ее здоровье внушает серьезные опасения.
— Таганрог — не лучшее место для отдыха, — заметил Николай. — Начнутся пересуды.
— Вот ты их и прекратишь. Настолько тебя хватит?
— Можете не сомневаться, — каким-то новым голосом ответил Николай…
…Александро-Невская лавра. Лаврские ворота. Золото одежд митрополита, архимандритов. Здесь же монахи и прочая церковная братия. Все собрались для встречи государя.
— Одного ладана вчера ведро принесли, — шепчет юный монашек своему пожилому собрату. — А свечей!..
— Восковых, — уточняет второй. — Бо-о-лыная служба…
— Государь хочет обычное молебствие… как чин для благословения в путешествие… А где он — Таганрог?
Вопрос остался без ответа, потому что к воротам подкатила легкая, запряженная тройкой коляска. Из нее вышел Александр — в сером плаще, в фуражке, без шпаги и без всякого сопровождения.
Александр быстро подошел к митрополиту, поцеловал ему руку.
— Я несколько опоздал приездом, владыко…
…Служба в соборе. Александр преклонил колено, его окропили святой водой. Митрополит благословил царя иконой Спасителя. Александр приложился к иконе, потом оглянулся на перводиакона:
— Доставьте эту икону ко мне в коляску.
Протоиерей взял икону и пошел вперед, икона старинная, много золота, лик Спасителя прекрасен.
В толпе монахов старец-схимник. Александр вдруг встретился с ним взглядом. Схимник поднял иссушенную руку, словно благословил государя.
— Могу я заглянуть в келью к этому старцу? — спросил Александр митрополита…
…Келья схимника поражает мрачностью, пол и стены обиты черным сукном до половины стены, большое распятие с предстоящей Богоматерью и евангелистом Иоанном. Длинная узкая скамейка, лампада светит тускло.
Схимник упал на колени, шепча молитву.
— Где же ты спишь? — спросил пораженный Александр.
— Здесь же и спит, где молится, — негромко сказал митрополит, — указывая на пол.
Схимник встал с колен и поманил пальцем Александра, приглашая пройти за перегородку. Государь последовал приглашению.
— Вот моя постель, — указал схимник на открытый гроб. — Все здесь будем, и надо помнить об этом. — Голос его обрел какие-то особенно глубокие, проникновенные ноты. — Государь, ты покинул дворец и отправился в глубь России. Не смею заглядывать в будущее, в твои намерения, не знаю, куда приведет тебя путь. Хочу лишь одно заложить в твою память. В Саровской пустыни обитает смиренный инок Серафим. Он не спит в гробу, не иссушает плоть. Он спит на сухих душистых травах, пьет молочко, ест медок и рыбку, но праведнее его и глубже вещей душой нет никого в православии. Осмеливаюсь говорить такое при самом владыке, не опасаясь его укоризны. Вспомни о Серафиме Саровском, государь, если не сможешь сам нести свою ношу.
— Благословите меня, святой отче… — склонился перед схимником Александр…
…Катится, покачиваясь, карета сквозь чухонскую ночь.
В какое-то мгновение Александр почувствовал, что он не один. И похоже, не слишком удивился, когда услышал знакомый сиплый голос.
— Я решил попрощаться с тобой, мой мальчик.
— Ваш дух так и не успокоился, отец?
Теперь ныряющая в облаках луна позволяет видеть новоявленного седока. Павел сильно изменился с последней встречи: это скелет в истлевшей одежде, а под низко надвинутой треуголкой скалится череп.
— Сам виноват. Зачем вызываешь меня? Да еще так внезапно. Я даже не успел подготовиться. Явился во всем могильном неглиже.
— Наверное, я тоже хотел попрощаться с вами, отец. Ведь я не вернусь в Петербург и не приду больше к вашему гробу.
— Это может стать прощанием навсегда, — грустно сказал Павел. — Если ты выдержишь искус.
— Что это значит, отец?
— Как будто сам не знаешь, хитрюга! — почти игриво сказал скелет. — Искупление… — И с тем исчез…
…Панорама Таганрога в разгар лета.
Таганрогский «дворец» — провинциальный ампирный дом с белыми колоннами.
Подъехала коляска, из которой вышел Александр I в сопровождении генерал-адъютанта Волконского. Вошел в дом…
