— Спасибо, дети, — смущенный этой натянутой обстановкой говорит Нексе.
Его прямо с губ переводит учительница немецкого.
— Вы даже не представляете, как меня тронуло, что вашему Дому присвоили мое имя. Я ужасно рад, что вижу вас. Вы не такие худые, как я боялся.
— Это от сидячей жизни, — охотно пояснил крупный мальчик с одутловатым лицом. — Мы для физкультуры одеты, а гулять не можем.
Нексе видит, что на всех детях — ужасающие тряпичные тапочки. Это окончательно выбивает его из колеи. Он косится на свой мешок — при отсутствии обуви его дары выглядят довольно неуместно.
Положение спасает запоздавший воспитанник. Он прошмыгнул в зал — огненно-рыжий, веснушчатый крепыш с блестящими зелеными, как у ежа, глазами, полными любопытства и готовности к чуду. Он увидел коренастого, красивого человека с седыми легкими волосами и молодым, сейчас притуманившимся взглядом и влюбился в него всем своим огромным сердцем.
— Папа! — вскричал он упоенно, кинулся к Нексе и повис у него на руке.
Его крик словно расколдовал это сонное царство.
— Папа!.. Папа! Наш папа приехал! — закричали обездоленные дети и окружили Нексе.
Он был сильным человеком, но тут не выдержал и заплакал…
…В тот вечер долго не давали отбоя ко сну в детском доме. Нексе с ребятами сидел в физкультурном зале перед чугунной, докрасна раскаленной печкой. Он рассматривал рисунки местного художника Бори Иванова. Была тут и учительница немецкого языка, помогавшая общению детей с писателем.
— Ну, а это кто? — спрашивает Нексе о красивом всаднике с шашкой на боку, вздыбившем вороного коня.
Боря Иванов молчит, потупившись.
— Это он тебя так нарисовал, — выдала секрет девочка, говорившая приветственное слово.
Иванов с ненавистью посмотрел на нее.
— Вон ты меня каким красавцем представлял! — сказал Нексе. — А я старый, седой и без шашки.
— Я теперь иначе нарисую, — пробурчал Иванов.
— Подари мне этот рисунок, — попросил Нексе.
— Нет! Это глупость! Я новый подарю.
— На конях я никогда не скакал, — говорит задумчиво Нексе. — А вот на быках и волах верхом ездил. Я в детстве пастушонком был, пас большое хозяйское стадо. И очень дружил с одним быком и одним волом. И ездил у них на голове между рогами.
Дети слушают вежливо, но как-то равнодушно.
— У меня было тяжелое детство. Я батрачил на хуторян. Плохо питался и оттого, наверное, плохо рос. Вставал затемно и бежал босиком через заснеженный двор…
Его удивило выражение отчужденности и скуки на лицах детей. Ему-то казалось, что он нашел путь к их сердцу.
— Папа, — проникновенно сказал рыжий мальчик, — мы про бедность и голод все знаем. Расскажи нам про красивое.
— Я видел мало красивого в жизни, — тихо сказал Нексе.
— Ну, придумай, ты же писатель.
— Я не такой писатель. Я умею только про то, что сам видел… — Он улыбнулся. — В Дании был другой писатель, тоже Андерсен. Но без Нексе…
— Ой, я его читала! Про русалочку! — воскликнула выступавшая девочка.
— Вот-вот! Уж он-то умел выдумывать. Он выдумывал самые красивые сказки на свете… Знаете вы про Снежную королеву?..
…Директор детского дома, дежурный воспитатель и кто-то из учителей томятся возле закрытых дверей физкультурного зала.
— Ребятам спать пора, — нудит дежурный воспитатель.
— Ребята — ладно. Разок недоспят, — отзывается директор. — Нексе замучили. Он, поди, устал с дороги. Ведь не мальчик!..
— Вы должны вмешаться, — решительно говорит молодой учитель. — Гость не обидится, поймет.
Директор Дома подходит, осторожно приоткрывает дверь и заглядывает в физкультурный зал. Но никакого зала нет. Есть лунное завьюженное таинственное пространство и несущиеся сквозь него оленьи упряжки. В передней упряжке — прекрасная женщина в белой одежде с короной на голове. Директор тихо притворил дверь.
— Никого нет, — говорит со странной улыбкой. — Они все в сказке…
В скромном директорском кабинете, отапливаемом буржуйкой, сидят Нексе и директор детдома. Разговор между ними идет по-немецки.
— И все-таки, товарищ директор, — говорит Нексе, — я возвращаюсь к своей просьбе: купить детям валенки.
— Где их взять? — разводит руками директор. — Только у частников. Валяет валенки одна тут артель, но цены у них страшные.
— Я не из пугливых, — говорит Нексе. — Мне выплатили гонорар за книгу, деньги со мной. Можем мы считать, что с этим вопросом покончено?
Директор делает жест, означающий — воля ваша. Нексе заглядывает в записную книжку.
— Теперь насчет рыбьего жира. Детям необходимо давать рыбий жир.
— Да где ж его взять? — безнадежно разводит руками директор.
— Артели по рыбьему жиру нет? — улыбается Нексе.
— Наверное, есть, но только не в Самаре.
— Рыбий жир я пришлю из Дании. Довольно пакостный, плохой очистки, но другого сейчас не достать.
— Мы и такому будем рады, — уверяет директор.
— Я налажу ежемесячные посылки — продуктовую и вещевую. Только очень прошу сообщать о ваших нуждах. Все мои гонорары за советские издания будут перечисляться на текущий счет детского дома.
— Неплохого папу приобрели наши ребята! — благодарно говорит директор.
В кабинет заглядывает воспитатель:
— Товарищ директор, публика волнуется. Артисты тоже.
— Да, да… Товарищ Нексе, нас приглашают на концерт, который ребята дают в вашу честь.
Воспитатель протягивает Нексе художественно оформленную программу концерта (эта уникальная программа сохранилась до настоящего времени).
Вот эта программа:
1. Интернационал.
2. Победим голод — водевиль.
3. Стенька Разин — инсценировка.
4. Барин — хоровое пение.
5. Балет.
6. Спортивные выступления.
На фоне программы звучит «Интернационал».
А затем был странный водевиль «Победим голод», где рыжий мальчик и художник Иванов героически одолевали страшное чудище голода.
И был «Стенька Разин» с выбрасыванием в Волгу худосочной малолетки — княжны.
А во время хорового пения директор покинул зрительный зал и по старому деревянному телефону созвонился с артелью, изготовляющей валенки.
— Есть у вас валенки? Много. Шестьдесят пять пар… Что? Да, разбогатели — берем за наличные. Не мешало бы малость скинуть оптовикам… Ладно. Нет, обязательно сегодня… И крайне срочно…
Он вернулся в зрительный зал, когда тощие, полуголодные, с синей пупырчатой кожей «балерины» исполняли танец маленьких лебедей.
…По окончании спортивных выступлений участники концерта одевались в костюмерной.
— Папа завтра уезжает, — грустно вспомнил Рыжий.
— А мы даже проводить не сможем, — вздохнул художник Иванов.
— Это кто не сможет? — вскинулся Рыжий! — Я все равно пойду!
— Не пустят. Двери запрут.
— А окна на что?
— И я пойду! — воскликнул Иванов.
— И я! И я! И я!.. — подхватили другие ребята. Показалась голова воспитателя.
— Товарищи артисты! Прошу в каптерку. Валенки привезли.
…В каптерке идет раздача валенок. Ребята вне себя от счастья. Ведь это не просто теплые обутки, это улица, воля, снег, катание с крутых волжских берегов на лыжах и санках, это новая, прекрасная жизнь. И рыжий паренек с нежностью прижимает к себе ужасные, волосатые, немыслимого цвета валенки, и не может ими налюбоваться.
— Хорошие валеночки! — почти поет он и — деревенское дитя — добросовестно добавляет: — Но плохие!
…На перроне Самарского вокзала фотограф делает плавное движение рукой, державшей черный колпачок объектива, и запечатлевает Нексе в окружении шестидесяти пяти детдомовских детей. В вязаных шапочках и таких же рукавичках, в крепко подшитых валенках, ребята выглядят почти нарядно, несмотря на плохонькие пальтишки.
— До свидания, ребята! — говорит Нексе.. — Я очень вас полюбил.
— До свидания, папа! — звучит в ответ.
— Я пришлю вам фотографии моих детей, которые стали вашими братьями и сестрами. До свидания!
— Товарищ Нексе, разрешите, — и директор детдома торжественно вручает Нексе какую-то книжечку. — Это удостоверение почетного члена Самарского городского Совета.
— Спасибо! — говорит растроганный Нексе. — Я считаю Россию своей родиной. У пролетариата нет другой родины, кроме революции. Поэтому вы избрали не иностранца в городской Совет, а сына русской революции. Это наша общая родина.
Он трясет руку директору, прощается с ребятами и садится в вагон.
Поезд трогается. Нексе стоит в тамбуре без шапки и машет рукой.
Внезапно Рыжий срывается с места и бежит следом за поездом, не спуская с Нексе влюбленного взгляда. И замирает у самого обрыва платформы. И его маленькую фигурку навсегда уносит в своем сердце старый писатель…
