Геспериды или Творения человеческие и божественные - Роберт Геррик

Два купидона как-то раз,

В суме увидев мёд,

Пустились в шумный спор тотчас —

Кто лакомство возьмёт.

Венера тут пришла на крик

И, не ища, кто прав,

Пыл юный остудила вмиг,

Кнутом их отстегав.

Но, видя слёзы их, она

Сказала нежно: «Вам

Весь мёд я отдаю, сполна,

Делите пополам».

Я «валентин» твой? Коли так —

Не медля, под венец,

Чтоб пыл любовный не иссяк:

Прождём – любви конец.

В чём поклялась, то выполняй,

Иль не давай обет;

В любви священны клятвы, знай:

Кто лжёт, тем веры нет.

Ты дважды мне лгала, друг мой, —

Могла и погубить!

Ещё обманешь – и женой

Тебе ничьей не быть.

Коль глянешь ты по случаю в мой том,

Не замечай больших ошибок в нём,

Мигни о малых: мол, грешки нашёл,

И не кричи, что их родитель гол;

Быть начеку обоим нам пристало;

Труд долог: и Гомер дремал, бывало.

Пишу – моё писанье

Вам средство пропитанья:

Не будь моей подмоги,

Вы б протянули ноги.

Властитель добрый – за него молись,

А если злой – с почтеньем покорись;

Семь шкур сдирает, мочи нет терпеть?

Но чада, что грешны, целуют плеть!

Не тронь тирана, предоставь богам

Его прикончить: суд вершить не нам.

Представь, Бианка: я слепой —

Случиться может так со мной —

И я дороги не найду,

А отыщу, так упаду;

Тогда тебе идти вперёд,

Пусть запах твой меня ведёт;

А может, поведёт меня

Твой свет, лучом своим маня;

С тобой вдвоём мне не пропасть —

Не поскользнуться, не упасть.

Красавцем-мужем любит прихвастнуть,

Хоть лыс он и глаза навыкат – жуть!

А уши – крылья: ежели взмахнёт,

То в небо голова его вспорхнёт.

Есть вдоволь хлеба и воды,

А в большем нет у нас нужды;

Хоть тратить мы налог вольны,

Но по природе мы скромны.

Последние в аду? И ад таков,

Как здесь, у нас – без пыток и оков?

Коль худший грех лобзания и страсть,

Будь первые – не прочь мы в ад попасть.

Что красота? Луч яркий, что, блистая,

Летит от середины и до края.

Прощанье – ад; ты мной любима,

Но всё ж прощай, о Дианима:

Ты брови хмурила вчера,

А значит, мне уйти пора,

Хоть горько мне; ты красотой

Своей славна. А добротой?

Примером будь для юных дев,

Мои страданья не презрев:

Убей! – всё лучше для меня,

Чем чахнуть мне день ото дня;

Но нет – в жестокости своей

Мне ранишь сердце всё больней.

В твоих руках моё спасенье:

Смерть принесёт мне облегченье.

Яви же милость! Мне даруй

Один прощальный поцелуй —

И я им буду упоён,

Хоть палачом мне станет он.

Антея словно в сумерках видна:

Под тонким шёлком возлежит она —

Иль, может, розы так в рассветный час

В туманной дымке различает глаз.

Всё ж сумерки: батист, заре под стать,

Дню светлому даст после воссиять.

Белейших ты затмишь собой лилей,

Затмишь собой и белых лебедей;

Ты более бела, чем белый крем,

Иль лунный свет на глади, видный всем,

Чем прелести Юноны, жемчуга,

Плечо Пелопа, первые снега…

Всё ж белизною я не восхищён

И был бы рад вполне, как Иксион,

Когда б ты белым облаком, друг мой, —

Нежнейшим, тёплым – возлегла со мной.

Блажен ты будешь, брат, вдвойне, втройне,

   Коль ныне поклянёшься мне

В том, что оставишь город: поменяй

   Его на деревенский рай;

Надёжней всё же будет на селе,

   К природе ближе и к земле,

Стремиться к добродетели, расти

   Тебе на сём благом пути:

Ведь не названье, суть её важна —

   Жить скромно учит нас она;

Сей путь – он твой; иди и не робей,

   Ведомый совестью своей;

Живи не наслаждениям в угоду:

   Пусть мудрость подчинит природу

И вовремя подскажет, в назиданье,

   Что надо усмирять желанья;

Что накопить как можно больше злата,

   Ещё не значит жить богато:

Кто алчности своей всегдашний раб,

   На самом деле нищ и слаб.

О, сей чуме ты не поддашься, брат,

   Да и сейчас ты небогат,

Ведь небеса нещедрою рукой

   Дают тебе доход такой,

Что проявлять пристрастия гурмана

   Ты, верно, можешь,