Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв. - Антология

О голод мой, Анна, Анна! —

Горящая рана.

Растет аппетит могучий,

Чтоб горы глотать и тучи.

Нет удержу! Буду лопать

Железо, уголь и копоть.

Мой голод, вол неуклюжий!

Мыча с тоски,

Пасись на лугу созвучий,

Топча вьюнки!

Вокруг – еда дармовая:

Каменоломен харчевни,

И валунов караваи,

И плиты соборов древних.

Мой голод! В просветах дымных

Лазурный бред.

О, как он грызет кишки мне,

Спасенья нет!

На грядках зелень ершится:

Вопьюсь в хрустящие листья,

Сжую на корню душицу,

Укроп и хрен буду грызть я.

О голод мой, Анна, Анна! —

Горящая рана…

И каждый мотылек, что к лампе льнет,

И каждый зверь затравленный, и каждый

Птенец дрожащий – и усталый скот —

Такой же самой мучаются жаждой.

Растаять бы, как облака в пути, —

О, эти баловни прохлады чистой! —

Или в фиалках влажных изойти

Расхожестью пустой и водянистой…

Дрожа, умчался в высоту

Далекий крик: ату! ату!

А аллилуйи тишины

В глуши смородины слышны.

Смеясь, по жилам бродит хмель,

И вьется виноградный змей.

Лазурь светла, как серафим,

Смешался блеск небес и волн.

Пусть этот блеск меня сразит —

Сраженный, упаду на мох.

Выходит, что тоску влачить

Не так уж трудно. Вот сюрприз!

Взлечу на колеснице дня

В зенит, в трагическую высь.

Природа, ты меня убей! —

Умру, переплетясь с тобой, —

Пока наивных пастушков

Приканчивает суд мирской.

Пусть этот жар меня сожжет —

Тебе, Природа, предаюсь.

Вот жажда и алчба мои:

Прими, насыть и напои.

В душе иллюзий – ни одной,

Смеюсь над солнцем и родней.

Хотя в веселье нет нужды, —

Хватило б воли да беды.

Как волк хрипит под кустом,

Добычи пестрые перья

Отрыгивая с трудом, —

Так сам себя жру теперь я.

Земли плодородный тук

Тугие плоды рождает;

Но житель плетня – паук

Фиалки одни снедает.

Уснуть бы! Вскипеть ключом

На жертвеннике Соломона!

Пускай моя кровь стечет

В холодную зыбь Кедрона.

В одежде цвета горечи и яда

Рассудок мой холодным мертвецом

Плывет по Темзе вверх лицом.

Над ним мостов тяжелые громады,

И колыханье сумрачных теней

От парусов скользящих кораблей,

И лязг колес по рельсам эстакады.

…Его сгубила жажда все объять

И на скрижалях черного гранита

Резцом неизгладимым начертать

Ту истину, что от людей сокрыта.

Его коварно отравил

Горячечный, обманный пыл

И полное безумной страсти

Стремленье к огненной, высокой власти.

Перенатянутая тетива

Оборвалась почти у цели,

Когда, казалось, крылья торжества

Уже над ним победно шелестели.

Он сам себя сгубил – тщетой

Надежд, бесплодной маятой

Испепеляющих желаний

И бесконечных разочарований.

Вот он плывет по траурным волнам,

Минуя строй унылый стен кирпичных,

Минуя окна корпусов фабричных,

Где властвует железный гром и гам.

Вдоль длинных набережных грязных,

Пакгаузов однообразных

И фонарей над зыбкою водой

С их тянущейся пряжей золотой, —

Вдоль жутких верфей, где торчат скелеты

Еще не оснащенных кораблей

И к бледным небесам воздеты

Распятья голых рей…

В померкших перлах, в потускневшей черни

В пурпурово-горящий час вечерний

Рассудок мой холодным мертвецом

Плывет по Темзе вверх лицом.

Плывет, бесповоротно канув

В пучину мрака и туманов,

Под приглушенный похоронный звон,