громко извещала всех в лесу о моем появлении. Предупрежденные беспокойной певуньей, замолкли свиристели.
«Принесло же тебя, — недовольно подумал я о синице. — С таким провожатым к стае не подойдешь».
И остановился. Синица, помолчав и, как мне показалось, забыв обо мне, запела. Я сделал шаг, и тотчас над головой закричала маленькая птица:
— Питы, читы! Чи-ты!
Мне послышалось, что синица предупреждала:
— Птицы, смотри! Смотри!
Я замер, и птица затихла. Долго стоял я неподвижно. Свиристели вновь запрыгали. Мне нужно было шагнуть к ним, чтобы они полетели навстречу. Но если во время полета свиристелей тревожно закричит синица, тогда все пропало: стая хохлатых птиц немедленно улетит, и отыскать их вновь вряд ли скоро удастся. Не шевелясь, стоял я под деревом. Наконец-то синица успокоилась и полетела, словно ныряя в воздухе, к Донцу.
Глядя ей вслед, я шагнул к свиристелям. Они тотчас полетели мне навстречу, сели недалеко на ветку. Сейчас все произойдет так, как я это раньше предвидел. Но вдруг синица повернула обратно.
— Пи-ты, чи-ты! — звонко и тревожно закричала она. Свиристели испуганно взмыли вверх. С досады, не взглянув на виновницу своей неудачи, я быстро пошел к реке.
Какой тревогой наполнила эта маленькая птичка лес! Впереди меня разлетались птицы, сородичи синицы на опушках прекратили песни, откуда-то примчалась сорока и застрекотала так резко и громко, что даже стихли работяги дятлы. Чтобы отвязаться от сороки, надо было просидеть тихонько до тех пор, пока ее внимание не привлечет новое лесное происшествие. Но тогда будет некогда искать свиристелей — весенний день отойдет. Недобрым словом помянув синицу, я повернул к дому. И вновь надо мной раздалось синичье:
— Птицы, смотри! Смотри!
Я поднял голову и удивился. На ветке сидела красавица синица. Яркое оперение отличало ее, а вместо обычных белых пятен у нее под глазами ярко пылали красные!
Я залюбовался красавицей. А она, тревожно крича, перепрыгнула с ветки на ветку, словно собираясь кинуться в драку. Я узнал ее.
Это была моя смелая Баловница.
И еще раз пожалел, что, возможно, больше не встречусь с нею.
ЧЕЛОВЕКУ НУЖЕН ЛЕБЕДЬ
Повесть
Лучше не говорите, что вы никогда не видели лебедя. Если человек умеет смотреть в сторону солнца, если он может останавливаться в изумлении перед белоснежной березкой, если он помнит тот белый платочек, которым мать покрывала свою голову, то, значит, он, по крайней мере, чувствует лебедя как добрый символ, понимает как добрую легенду.
Да и полно, видит ли лебедя тот человек, который с хладнокровием убийцы целится в него? Я знал таких, пытался их понять. Одно приметил: такой не видит березку, даже если подрубает ее под корень; такой не любит мать, даже если дарит ей белоснежный платок; такой за горсть лебединого пуха готов отдать последние крохи своей совести, — он не в состоянии подняться нравственно, на ту поднебесную высоту, с которой можно посмотреть на землю как на родной дом. А это очень важно — посмотреть на землю как на бесконечно дорогой тебе дом…
Подняться бы, к примеру, над Волгой… Вот оно, устье ее. А вот и лебеди. Удивительно красивые белые птицы. Вы слышите звуки? Взмахнут метровые крылья вверх — и словно кто-то радостно вздохнет, большой, сильный и добрый. Крылья вниз — и нежно зашелестят перья подкрылков, а потом заговорят голосом флейт маховые перья.
А вот и он — человек, егерь Борис Бочаров. Он идет по следу волка. Но лебеди, которых он сначала услышал, а потом увидел, остановили его. Не бойтесь, этот не вскинет ружья. Этот человек любит лебедя… Все дальше улетают лебеди, превращаясь в смутное видение, которое иногда посещает человека во сне или глубокой мечте. А Бочаров все еще провожает их едва приметной улыбкой. Не часто можно видеть такую улыбку на его прокаленном солнцем и ветрами, несколько замкнутом лице. Растаяла в небе лебединая стая. Егерь сдержанно вздохнул. В темных с грустинкой глазах его появилось то особое сосредоточенное, пытливое выражение, которое бывает у следопытов.
Ориентируясь на орлиное гнездо, громоздившееся черной копной на вершине лоха, Борис Бочаров обогнул рощу тамариска, пересек ближние дороги и тропы, идущие к морю, пытаясь обрезать след волка. Все следы были старыми. Лишь в одном месте показалось, что отпечаток свежий. Борис остановился, внимательно осмотрел его. И заволновался: волчица, уходя от рощи, глубже, чем обычно, продавила песок. Недалеко куст белого донника был примят, будто на него волчица что-то клала, чтобы передохнуть. Неужели переносила выводок? Борис всю ночь продежурил у рощи и ничего не слышал. Может, ранним вечером, когда ездил к чабанам? Нет, засветло она не рискнет перетаскивать волчат.
Он тщательно обследовал куст примятого донника. Обнаружив волос, положил его на ладонь и улыбнулся. У волчонка шерстинка разная: верх — черный, середина — серая, низ — белый. Этот с волчицы. Что же она несла?.. Борис посмотрел на утреннее солнце, — оно торопливо избиралось вверх, дымкой плавя росу и споро подсушивая песок. Надо и нельзя спешить. Поспешишь — упустишь мелочь и потеряешь большее. Замедлишься — иссохнет роса и исчезнут следы. Прикинув по отпечаткам лап и кусту донника направление, Борис быстро прошел к островку прошлогоднего камыша. Здесь волчица проходила ночью, осторожно миновала хрусткий сухостой. При свете непременно втиснулась бы в камыши и осмотрела степь. Даже приподнялась бы на задних лапах, чтобы подальше заглянуть. Тогда бы сухой камыш жестко прищепил поваленными стеблями меховую шубу и сохранил на себе метку до первого дождя или большого ветра. Борис огорченно посмотрел на низину, заросшую густым типчаком; на такой не только волк, и всадник не оставит следов: густая трава спружинит, выпрямится, словно нетронутая.
Солнце начинало пригревать. Стаи маленьких чаек, с рассвета непрерывно тянувшиеся с Каспия, поредели. С линявшего на глазах поднебесья убирались к прибрежным зарослям коршуны; над степью перемежались орланы-белохвосты, иные уже залегли перед норами сусликов выжидать добычу. В кустах стихли голоса камышовок. Синие росы таяли на травах, а легкое марево поднималось над равнинами, скрывая дальние горизонты. Все вокруг готовилось замереть перед жарким полднем. Борис приподнял бинокль и принялся осматривать типчаковую низину. Неожиданно вблизи что-то блеснуло. Он вгляделся и, еще не веря себе, пошел к блестящим кружкам. Подойдя, радостно и испуганно удивился. Обрадовало, что волчица несла не волчонка, а сазана, это его крупная чешуя блестела под солнцем рядом с когтистым следом; испугался — она тащила рыбу
