не к роще, где, по его догадкам, должно было находиться логово. Трое суток поисков — и все надо начинать сначала.
Ничего больше не обнаружив, Борис побрел к мотоциклу. Неодолимо захотелось спать. Упасть и уснуть. Стараясь осилить охватывающее его безразличие к поиску, попытался разгадать: почему волчица с добычей шла к взморью? Вчера ночные следы привели к тамарисковой роще, а сегодня уходили от нее.
Солнце уже припекало, скоро исчезнет роса — надо торопиться. Но спешка всегда приводила к неудачам. Три года назад опытный волчатник Мильшин обрезал свежий след почти у самого логова и, забыв обо всем, кинулся брать волчат. В небольшом овраге оказалось с десяток нор, и Мильшину все они показались жилыми. До вечера он перебегал от одной к другой, начинал и бросал рыть. Ночью, как при поспешном отступлении забытый часовой около склада боеприпасов, бессменно проходил по оврагу, боясь, чтобы волчица не перенесла выводок. И еще целый день рыл и бегал. На другую ночь бессильно прилег на минутку. До сих пор клянется, что проспал всего полчаса, а проснулся — услышал визг в полураскопанной норе, кинулся туда и взял… одного волчонка. Остальных забрал шофер, случайно увидавший волчицу недалеко от шумной дороги. Он не поленился хорошо осмотреть два негустых куста и в мелком лисьем отнорке нашел шесть волчат. На рассвете, когда пала роса, Мильшин по следам волчицы пришел к дороге, но «его волчата» были уже в мешке у шофера.
Бочаров неожиданно подумал, что надо взять след волчицы от ильменя, где она могла добыть обсохшего сазана. От такого простого и разумного решения стало даже неудобно: мог же раньше догадаться, да такому учил и Богдан Савельич.
С трудом отыскал полузабытую дорогу. Остерегаясь хлестких стеблей камыша, миновал сухостойную крепь, проросшую лохматым молодняком. Вскоре в колдобинах и кабаньих рытвинах показалась вода, в зарослях камыша — островки чакана. К дороге потянулись тропы: большие — кабаньи, малые — енотов. На песчаной поляне Борис остановился. Обошел ее. Кроме спокойных строчек следов енотов и камышового кота, ничего не было. За поляной начинались заросли чакана, колея дороги — под водой.
Подминая колесами чакан на обочине дороги, Борис поехал на взморье. Чаканные заросли постепенно поредели, разбрелись по берегу большими и малыми кулигами вперемежку с островками куги. Сбоку нанесло запах тухлой рыбы. Борис повернул туда, слыша карканье ворон и стрекотанье сорок. Поплутав между кулиг, выбрался к протоку.
С узкого песчаного берега с сердитым криком шарахнулось воронье. Покружившись в стороне, расселось на крупном каржатнике [1]. Сороки, раскачиваясь, умостились на чакане. На песке валялись останки сазанов с выклеванными глазами и обглоданными ребрами. Весь берег был исчеркан крестами-лапами птиц, усеян крупной блестящей чешуей. Вода в протоке чернела от взбаламученного ила, над нею ежесекундно появлялись белогубые рты сазанчиков, жадно хватающие воздух. Борис оглядел бочажину: ловить сазанов приходили кабаны, еноты, осторожный камышовый кот, цапли и большие выпи. Волков не было.
Нетерпеливые сороки, не дождавшись, пока уйдет человек, поднялись и полетели в глубь зарослей. За ними потянулись вороны. По кабаньей тропе Борис пошел по направлению их полета.
Широкая ямина была забита крупными сазанами. Обнаженные мелководьем лобастые головы и широкие спины рыбин угольно чернели под беспощадным солнцем. Сазаны бессильно шевелили плавниками и судорожно приоткрывали зевластые рты. Иные, уже снулые, не могли перевернуться на бок: надо было всплыть, а они — живые и мертвые — стояли впритык друг к другу.
В зарослях, на песке и сухом илистом дне виднелись кучи рыбьих костей: отбеленные солнцем — давнишние; желтые — обглоданные утром.
И снова белыми кораблями проплыла в поднебесье лебединая стая. Крылья вверх — и доносится вздох. Крылья вниз — и звучит флейта. Бориса сейчас как-то особенно тронул именно вздох. Здесь, где умирали в лужах сильные рыбы, этот вздох показался ему безмерно тяжким. Будто говорил человеку лебедь: да посмотри же на эту картину! Обезглавленные рыбы, а у тех, у которых еще не обнажился скелет, уже повыклеваны глаза. Вон они умирают, раскрывая рты в безмолвном крике. Разве не слышишь ты, человек, как они кричат? Разве не можешь помочь им?
С трудом оторвав себя от невеселых дум, Борис осмотрел следы. Обнаженное илистое дно рассказывало о погонях и схватках, а песок — о погибших в неравной борьбе рыбах. Разжиревшие за несколько дней звери неторопливо входили в воду, лениво выволакивали беспомощных сазанов на песок и, пресытившиеся, отъедали лишь головы. И не оставались дневать в ближних зарослях: опасно — сытым крепко спится, — убредали в крепь.
Борис долго шел битой волчьей тропой, пытаясь отыскать след волчицы. Если она шла здесь, то, отдыхая, положит сазана и оставит знак. Тропа миновала заросли чакана, в камышах стала ветвиться, глохнуть, а вскоре нырнула в такую крепь, что по ней можно было пробраться только ползком. Борис повернул назад.
Выехал на окраек зарослей. Увидел плывущий в мареве лох с орлиным гнездом, повернул к нему, но вдруг отчетливо услышал насмешливый голос Мильшина: «Что, взял? Это тебе не кутят из конуры таскать!»
Борис зло крутанул руль. Тесно прижимаясь к окрайку, принялся осматривать выходные тропы из крепи. Углублялся по ним в камыши, выезжал в степь: отыскивал песчаные поляны, где можно ясно увидеть следы. Одна за другой тропы оставались позади. Перегретый мотор начал обжигать колени, захлебываться от перегрузки. Дотянув до высокой кулиги камыша, Борис остановился в тени, чтобы остудить мотор. Закурил. Вспомнил, что недалеко есть дорога. Вчера в ее осмотре не было нужды — свежие следы привели к роще со стороны моря, а дорога обходила заросли степью. Выехал на нее, стал внимательно всматриваться в колею. Вскоре на песчаных участках появились волчьи следы.
Роща сперва оставалась в стороне, а потом уже и позади, а волчица все еще не покидала дорогу, словно шла в глубь степи. Но вдруг она резко повернула к морю и, огибая глубокую, затравеневшую низину, наискосок устремилась к маячившей вдали роще. Следы волчицы, все время неторопкие и отчетливые, исчезли, впереди все было закрыто сплошным покровом спорыша. Вокруг ни кустов, ни промоин, пригодных для логова. Недалеко на взгорье Борис увидел песчаную голызину, рванулся к ней.
На песке следов не оказалось. Но тренированный взгляд, усиленный биноклем, быстро выхватил из травостоя куст с отломанным побегом, за ним другой, пригнутый, а еще дальше — уже примятый. В сплошной желтизне сурепки путь волчицы выделялся чуть приметной тусклостью поврежденных цветов, редкими сломами вершин.
Убедившись, что не ошибся, Борис закинул за плечи саперную лопатку, взял ружье на изготовку и пошел рядом с тропкой. Волчица стороной обминула песчаный бугорок лисьего пороя, но тернулась боком
