хирург Андрейчев сошьет в кучу. Но азарт погони уже захватил его. Он прибавил газ, стрелка спидометра прыгнула к восьмидесяти.
Теперь машина пролетела выбоины и промоины, не прыгала на кочках и бугорках слепышьих нор, неслась по целику, как по асфальту. Сперва незаметно, потом быстрее начал настигать зверя. Вскоре разглядел ходуном ходящие бока хищника, вывалившийся из пасти длинный язык и срывающиеся с него клубы серой пены.
Впереди лежала равнина. Борис довернул газ до предела и начал наваливаться на зверя. Управляя левой рукой, потянул из-за плеча ружье.
Неожиданно волк высоко прыгнул. Далеко приземляясь, провалился в канаву. Рывком выскочил. Остановился. Поворачиваясь всем корпусом, оглянулся и вновь пошел крупными махами.
Сбросив скорость, притормаживая, Борис повернул параллельно канаве, различая ее по высокому белоголовнику. Через нее было два переезда: ближний — в степи, далекий — около окрайка крепи. Ехать к степному — волк далеко не оторвется, но отожмешь его к камышам, где он тотчас исчезнет бесследно. И Борис повернул к переезду около камышей. Волк тотчас сбавил ход, полудугой заворачивая в степь, нацелился в густые заросли ильменя. Когда Борис проскочил переезд, зверь был уже далеко.
Под колеса вновь бешено запласталась типчаковая равнина. Хищник шел трусцой, восстанавливая силы. Вскоре он достиг одиночных кустов и начал скрываться за ними, залегая на короткий отдых. Когда до него оставалось не больше километра, Борис отчетливо понял, что приблизиться на верный выстрел ему уже не удастся. Мотор несколько раз судорожно захлебнулся, стрелка суматошно замоталась по спидометру, от цилиндров повалил сизый дым. Обозвав мотоцикл «старой клячей», Борис выключил газ и на затухающем ходу вкатился в большой куст.
Волк добрался до опушки зарослей. Борис отвернулся, чтобы не видеть безопасно уходящего хищника. В сердцах пнул ногой по колесу мотоцикла.
Вдруг по ту сторону ильменя послышался собачий лай. Вслушиваясь, Борис оглянулся. Приближаясь, нарастал басовый лай степных овчарок. Волк, встав дыбки, оглядывал ильмень.
Левее его из густой травы белыми шарами выкатились овчарки. Разбрасываясь цепью, они рванулись вдоль опушки. Зверь стоял, словно считая нападающих. Поняв их сокрушительную силу, ходко пошел к большому камышовому острову. Борис толкнул заводную ручку мотоцикла, устремился наперерез. Волк увидел его и, замедляя бег, оглянулся на настигающих овчарок. Остановился, оскалил пасть и с дикой злобой зарычал. Овчарки, гуще подревывая, залаяли, накатываясь на зверя. Борис не решался стрелять, опасаясь рикошетом побить собак. Волк тоскливо взвыл и припал к земле.
Бежавшая первой овчарка, увидев волка, уперлась передними лапами, пытаясь погасить разбег. Зверь прыгнул, подмял собаку и, не ввязываясь в схватку, кинулся в ильмень. Борис нажал на спуск. После выстрела хищник со всего маху перевернулся через голову.
Овчарки злобно вгрызлись в него. Отлютовав, они грозным полукругом улеглись рядом. Подходить было опасно: чужого, попытавшегося взять их добычу, овчарки встретят не ласковее волка.
Из ильменя выехал всадник. Был он на поджаристом невысоком коньке, ехал медленно, как привык ездить за стадом. Положив крутолобые головы на вытянутые вперед лапы, овчарки взглядами провожали хозяина, готовые выполнить любое его приказание.
Старый пастух-калмык Джурук Бадмаев мельком посмотрел на волка — степные порядки не разрешают интересоваться добычей, пока не поприветствуешь охотника. Довольный, что ему помогли собаки Бадмаева, Борис решил порадовать старика, сказать, что он взял и волчицу. В прошлом году старик жаловался на Мильшина, когда тот недалеко от кошары взял только волчат. Разъяренная потерей помета волчица напала среди белого дня на отару. Собак заманил и увел за собою в степь волк. Джурук Бадмаевич, как любой степняк, был хлебосольным хозяином. Весной у него на кошаре всегда собирались бригады волчатников, но с прошлого года он стал отказывать в ночлеге Мильшину.
— А-а, Бориска, — радостно удивился Бадмаев (и это в обычае степняков: узнал издали, а обрадованно улыбнулся, словно именно и ожидал этого человека). — Здравствуй, здравствуй, Бориска.
На скифском раскосом лице старика появилась скупая улыбка. Он выслушал ответ и не заговорил, ожидая отчета Бориса о своих делах.
— Самого, — Борис кивнул в сторону волка, — твои собаки помогли добыть. За него половину премии тебе привезу.
Старик осуждающе покачал головой. Борис заторопился:
— У логова волчицу взял.
— Волчицу взял? — Старик шустро соскочил с лошади, неходко шагая не привыкшими к земле ногами — чуть ли не полными сутками и многие годы на коне, — подошел вплотную. — Покажи ее — может, я видел? Самого знаю: седой, большой. Вот такой, — Бадмаев показал в сторону убитого волка. — Волчица большая, но совсем черная.
— Она, Джурук Бадмаевич.
Рассмотрев шкуру, Бадмаев подтвердил, что он видел эту волчицу, что она в прошлом году нападала на его отару.
— Этой весной Богдану Савельичу я о ней говорил. Обещал искать, а беда — приболел. Вакаренко говорил — обещал бригаду прислать, не прислал, — старик усмехнулся. — Мильшину не сказал. Волчиц не бьет — зачем говорить?
— Джурук Бадмаевич, это не собака во дворе.
— Захотел ты — убил. Вот, хорошо. Кто плохо скажет? Самого тоже надо бить. Такому всегда буду помогать. Увидал, гонишь волка — пустил собак. Скажу председателю — овечку в премию дадим.
Джурук Бадмаевич достал черную прокуренную трубку. Не спеша набил ее махоркой. Прикурил. Попыхивая дымком, задумался. Молча повернулся, ласково кликнул коня. Легко вскинув сухопарое тело в седло, поклонился на прощанье. Позвал овчарок. Словно слитый с конем, поехал в окружении лохматых друзей в ильмень.
— Мильшин не заезжал? — спросил Борис.
— У Мальмукова чай пьет, — ответил Бадмаев.
Около фермы Мальмукова, приподняв жилистую руку, Борису загородил дорогу Мильшин. Лицо длинное, благообразное. Глаза улыбчивые. А за улыбкой что-то такое, от чего не хочется в ответ улыбаться. Здороваясь, ощупал цепким, настороженным взглядом мешки на подножках и багажнике, насмешливо сказал:
— Похвались.
— За хлебом еду, кончился. — Борис увидел довольную улыбку Мильшина и, сразу забыв о своем намерении не показывать добычи, сбросил с багажника мешок: — Таскай, как кутят.
— Договаривай: как кутят из конуры, — поучительно напомнил Мильшин. Он присел на корточки, выволок тяжелую рваную шкуру самца. Спросил о собаках: — Чьи?
— Бадмаева.
— Отказался от премии?
— Да.
— Повезло. — Продолжая считать волчат, Мильшин восхитился, не очень справляясь с завистью: — Восемь! Она, стерва, плодючая! — Снизу вверх посмотрел на Бочарова, вытягивая шкуру волчицы: — Ишь ты, и ее взял? — Расправил переднюю левую ногу, разворошил шерсть на лопатке. — Она. Позапрошлый год видел ее. Рядом, как ты, стояла… Эту лысину рассмотрел. Помнишь, говорил, ружье отказало. Повезло тебе, Борис. — Он аккуратно свернул шкуры, положил их в мешок, поднял на багажник, приторочил. Вытер руки о траву, потом о брюки, принялся закуривать. — Хороший куш отхватил. Пятьсот рублей дома, а?
— Ты что-нибудь еще взял?
— Эту искал, — Мильшин выжидающе посмотрел на Бориса. — Моя ленивая — двойню
