отпустил вас, сразу отошлю эти акты.
— Лучше на одного чирка акт пиши, а то, понимаешь? — Светлочерненко кивнул на Кольку.
— Как, Колька, ты никому не скажешь?
— Нет!
— Может, Борис, от греха подальше? Заплачу за чирка трешницу, и чист. А то сболтну ненароком, а тебе неприятности.
— Ладно, — Борис сунул акты в сумку. — Других предупреждайте, нельзя подлинь трогать.
— Хорошо. Не видел сазанов?
— Тут я не ходил по мелякам. За Вербным много, поедемте, покажу.
— С Бушменовым встретишься — не отпустит и правды не напишет. Откажешься подписывать — все равно ему поверят. Мы уж лучше тут посмотрим.
За Вербным раздались выстрелы, стаями поднялись вороны. Покружили и снова сели.
— Надо ехать, — заторопился Борис.
— Это не по птицам. Осетров добивают, — сказал Светлочерненко. — Обсохли, все равно пропадут.
— Добивают на плаву, ты хорошо знаешь.
— К вечеру обсохнут, пропадут. Воронье расклюет. А ты что, Борис, и за рыбу стал отвечать? Значит, ты, как Бушменов, за дичь и за рыбу отвечаешь?
— Просил он, чтобы не давал в протоках добивать. Не давать и ты имеешь право, мало, что ли, обсохших?
— Так-то оно так, да без законных прав пошлют тебя к чертовой бабушке. И это еще хорошо, а то и по шее накостыляют — ружья-то у меня нет. Ты смотри, поосторожней.
Борис рассмеялся и пошел к лодке.
Переправляясь к Вербному, он вспомнил вчерашнюю маету с осетром, подумал, что надо бы иметь какие-то спасательные команды, как пожарные. Попала рыба в беду — выручай… За островом вновь ударили дуплетом. Доехав до зарослей, Борис бросил якорь и бегом обогнул чакан. Увидел торопливые фигуры, бродящие по протокам. Пошел к ним, отрезая путь в море. Помахал руками, приказывая остановиться.
Ближние остановились, дальние заторопились, уходя на морские отмели. И у тех и у других Борис разглядел в бинокль туго набитые заплечные сумки, куканы с рыбой. Один из ближних присел. На него налетела ворона. Он поднял ружье. Из ствола появился дым, ворона метнулась вниз, потом вверх. Ветер подхватил ее, отнес в сторону от стрелка. Оправившись, она полетела. Борис ударил дуплетом, требуя идти к нему навстречу.
Собралось с десяток человек, двое — с бескурковыми ружьями. Кое-кого Борис знал, его знали все: егерь в поселке один. Владельцы двустволок принялись жаловаться, что вороны не налетают, а где же, если не здесь и не сейчас, настрелять ворон и получить за каждую по два патрона? Остальные, большинство подростки, насмешливо ухмылялись. Борис спросил у ребят, что у них в сумках.
— Щуки, раки, дядя Борис, — и пожаловались, что нет сазанов. — Мелких вороны дотла расклевали, а крупных кто-то вчера забрал. Следов много, наверное, огрузился сазанами.
Борис указал ребятам мелкие ямы, далекие от протоков.
— Сазаны почти поснули, не оправятся. Забирайте.
Ребята отправились, Борис крикнул вдогонку:
— Попадутся сильные, оттащите в проток.
— Хорошо!
Оглядел «охотников», предложил:
— Снимайте цевья.
— Мы ворон стрелять пришли, Борис.
— В протоках? Пулями и картечью, — кивнул он на патронташи.
— Ладно, Борис. Мы уйдем.
— А может, на острова пойдете? Лебедей бить?
— Что ты! Запрет. Честно говоря, снулых осетров собирались добивать.
— Пошли, покажете. А цевья давайте сюда. Принесете штраф за ношение оружия в запрет — верну.
— Возьми. А осетров не били. Не говори Бушменову — прохода не даст.
— Заберите битых, пропадут, вы ведь стреляли.
— Да ну тебя, Борис. Не попали. Здоровый, пуда на три. На глуби разве попадешь! Ну, мы пошли. Сазанов наберем. — Отойдя, невесело пошутили: — Возьми эти драндулеты, — показали на ружья. — Такие зачем?
— Сами таскайте. — Борис оглядел отмели около Татарки. Никого, — Пойду-ка туда, перекрою дорогу из поселков.
Ребята с хохотом отволокли несколько бьющихся сазанов в проток, положили по четыре штуки в мешки. «Знают дело, — одобрил Борис — Иные по жадности нахватают, а потом на каждом километре выбрасывают по рыбине». И вновь подумал, что надо бы привозить сюда побольше людей. Пусть собирают. Сильную рыбу — в проток, а снулых — себе. Вечером отвозить домой. И дело бы сделали, и людям хорошо.
Около дороги Борис заломал камыш, положил его постелью на землю, присел. «Охотников» не появлялось, — видимо, бесцевьевщики предупреждали всех встречных с ружьями. Сборщикам рыбы Борис показывал мелкие ямы, просил выносить сильных сазанов на глубь, а себе брать только ослабших. Все охотно соглашались. Не тратя время на поиски, быстро возвращались и уходили домой.
Когда солнце глубоко скатилось с полдня — сборщики перестали появляться. Борис поднялся со своего поста, собираясь идти на стан. Услышав гул приближающейся машины, вышел на дорогу. Натужно взвыв, грузовик остановился за ближним поворотом. Послышались голоса. Борис узнал по ним Бушменова и Мильшина. Вскоре они показались из-за поворота.
— А-а, это ты, Бочаров, — небрежно протянул Бушменов, отводя глаза: цепкие, нахальные, с трусливинкой в глубине. Сунул длиннопалую тощую руку, сделал, как всегда, одолжение. Увидев недовольство Мильшина, одобрительно сказал: — Спасибо тебе, Борис Петрович. Правильно поступил. Начальству своему сообщу, благодарность тебе схлопочу.
— Много осетров обсохло? — крепко пожимая руку, спросил Мильшин.
— Порядочно. Как-то надо спасать их. Людей бы привезти, перетаскать в протоки.
— Владимир Кузьмич, конечно, один ничего не сделает, — подчеркнул Мильшин, кивая на Бушменова. — А ты, Борис, здорово придумал. Спасай сильных, а слабых бери себе.
— Это хорошо, — Бушменов приподнял руку, нахмурил остатки бровей — он почему-то лысел бровями. Поостерег: — Начальству об этом писать нельзя. Разбазаривание рыбы. Надо собирать снулых и на рыбзавод, а сильных, пожалуй, через год разрешат носить в ерики, — покачал головой, давая понять, что он ни в грош не ставит свое начальство.
— Совершенно верно, — охотно подхватил Мильшин. — Владимир Кузьмич свое начальство знает, оно у него такое. Вот когда он сам бывал в начальниках, сразу решал, — и незаметно подмигнул Борису: ну, мол, хорош прохвост?
Придерживая Бориса за руку, Мильшин отстал от Бушменова, сказал:
— На «твоих сборщиков» акты он составил. Кочевряжился, выламывался, но отпустил без подписей, — и доверительно добавил: — Зря ты, Борис, с ним схватываешься. Тогда с сайгаками зацепил, сейчас, говорят, обещал здесь поймать с подлинью. Брось ты деда Богдана слушать, с Бушменом надо ладить. Покобениться он любит, да черт с ним, с рыбой будешь. А за ружья наши не ругайся, инспектору без оружия сам знаешь каково. Сколько вашего брата покалечили. Недавно, говорят, в соседнем районе егеря подстрелили. А я сегодня навроде помощника инспектора — тоже ружье положено.
— Есть вон у него «пушка» — и хватит, — Борис кивнул в сторону бушменовского револьвера. — Другим нельзя с ружьями, — значит, и вам не положено.
— Скажи, были крупные?
— Сазаны?
— Брось ты, Борис, об осетрах спрашиваю.
— И сейчас стоят. Показать?
— Мне зачем? Я за сазанами. Может, ему? Говори, передам.
— Возьмет?
— Снулых? Возьмем. Белуга
