думал об этом раньше, а здесь это носится в воздухе, потому что горы учат не только смирению, но и широте взгляда, необходимой для сострадания. Потому что любовь к природе и любовь к ближнему, как выясняется, целокупны. Потому что здесь у тебя есть время подумать и потому что все тяжелее идти. Но идешь. Потому что кислородное голодание способствует интроспекции. И потому что всем остальным тоже тяжело — кроме разве что Тшерина, которому, кажется, все нипочем. Удивительно, как ему удается с его-то брюшком? «Вы не смотрите, что у меня пузо, это специально. Через пару недель после того, как мы с вами закончим, я пойду в гораздо более сложный поход на целый месяц. Обычно я там теряю много веса и под конец выдыхаюсь. Поэтому я несколько лет назад придумал систему: когда готовлюсь к сложному маршруту, много ем. Коплю жир, как верблюд у себя в горбе. Теперь со мной караван не пропадет».
На десятый день восхождения я начинаю наконец понимать, почему люди посвящают себя альпинизму. «Лучше гор могут быть только горы» — звучит красиво, но ничего не проясняет. Если попытаться сформулировать более прозаично, можно сказать, что здесь все утрировано, все базовые ощущения и элементы человеческого опыта возведены в квадрат (в куб? в десятую степень?). Ужас и эйфория, одиночество и эмпатия, искусство терпения и необходимость принимать быстрые решения, усталость и голод, физический труд и медитация. А также — все те машинальные вещи, которые вдруг приходится осваивать заново. Пить, есть, спать, одеваться, ходить, дышать — каждое из этих действий требует здесь особого подхода, которого у тебя нет. Надо научиться не потеть, потому что, если сильно вспотеть, больше шансов замерзнуть. Надо научиться правильно носить защитные очки, правильно подключать кислородный баллончик и правильно надевать кислородную маску. Когда же снимаешь маску, чтобы сделать глоток воды, надо помнить, что маска может замерзнуть. Надо привыкнуть к кошкам и обуви с подогревом. Словом, надо начинать с нуля, предельно сосредоточиваясь на всем, что ты делаешь. И в этом, кажется, квинтэссенция буддийских психопрактик. Если и ехать в Непал или Тибет за просветлением, то именно такого рода. Восхождение — лучший буддийский ретрит.
За поселком Дугла, где кончается морена ледника Кхумбу, есть мемориальный холм: в память о тех, кто погиб в этих горах. У подножия холма пасется небольшое стадо яков: один белый, остальные черные. Белый як — собрат черной овцы. Рожденные под знаком белого яка. О чем это я? Легкое кислородное голодание. Успокойся, от этого никто еще не погибал. Погибнуть можно от чего угодно. Белый як черное ухо. Например, от отека мозга или от отека легких, от обморожения, от обезвоживания, от оползня, от лавины. Только теперь начинаю понимать, откуда у Фреда Фишера возникла идея этого проекта. В чем связь между альпинизмом и нашей профессией? И то и другое занятие беспрестанно напоминает о хрупкости человеческой жизни, как будто весь смысл в том, чтобы повторять этот урок изо дня в день. И вот мемориальный холм. Чортены-курганы, перевязанные молитвенными флажками. Не один холм даже, а два.
Первый холм посвящен памяти погибших альпинистов из Европ и Америк, а второй — памяти шерпов. Этот второй холм, куда более скромный, чем первый, и лежащий несколько в стороне от главной тропы, — что-то вроде подсобного помещения, где ужинают работники дорогого ресторана. Место, отведенное для обслуживающего персонала, скрытое от посторонних глаз. Через несколько недель базовый лагерь Эвереста превратится в палаточный город в преддверии очередного сезона альпинистских подвигов. А сейчас там только шерпы и их яки — прокладывают путь, поднимают необходимое оборудование и припасы. Они рискуют гораздо больше, чем элитные белые альпинисты, и чаще гибнут. За каждого погибшего шерпа правительство Непала выплачивает семье около 15 тысяч долларов. Казалось бы, не так мало по местным расценкам. Но традиционный погребальный обряд длится сорок девять дней и обходится семье в 9 тысяч. Иначе говоря, к тому моменту, как дочитают «Бардо Тхедол», от страховочной выплаты мало что останется. Первый мемориальный холм посещают в обязательном порядке все проходящие здесь тургруппы; о втором же вспоминают, кажется, от случая к случаю. И в этом отдельная трагедия.
11. Горакшеп — Калапатхар
Горакшеп — последний населенный пункт на пути к лагерной базе. Пустынно-драматичный пейзаж: пики окружают со всех сторон невообразимым многообразием красок. «Как будто гора — это торт, а ледник — глазурь», — мечтательно произносит Шилпен. Но климатические изменения дают о себе знать: глазурь все стремительней сходит год от года. По ночам ледник приходит в движение, издавая при этом странный, пугающий звук. Гул надвигающейся беды. От него просыпаешься среди ночи и уже не можешь уснуть. Так и лежишь в ожидании утра, когда снова включатся краски и Тшерин начнет называть поименно вершины. Вон Лобуче, вон Лхоцзе, вон Амадаблам…
Сегодняшняя утренняя история — самая странная из репертуара нашего гида. Тшерин рассказывает, как он в составе местной экспедиции искал и нашел останки погибшего альпиниста из Исландии, а потом доставил их в Катманду, где его встретили беременная жена и маленький сын покойного. Собственно, сама история душераздирающая, но не странная. Странен комментарий Тшерина: «Для меня было огромной честью вручить им останки любимого мужа и отца, я знал, что они очень ждали этого события, и я был просто счастлив». Неожиданный поворот. Какая-то совсем другая, непонятная психология, диковинная, как заклинания в «Бардо Тхедол». И сразу вспоминается съемка, промелькнувшая в новостях после гибели Иры Ш.: ее семья точно так же приехала в Катманду забирать останки. Их перекошенные от горя и ужаса лица. Представляю себе Тшерина, встречающего их с торжественно-радостным видом. Что это? Отсутствие эмпатии? Точно нет. Ведь Тшерин только и делает, что занимается разного рода благотворительностью, помогает всем, кому только можно (вчера вечером Фишер рассказал о том, как два года назад Тшерин собственноручно организовал палаточный лагерь и суповую кухню для пострадавших в результате землетрясения). С эмпатией у него все в порядке. Тогда что? Совершенно другое мировосприятие, другое отношение к жизни и смерти.
Кстати, именно благотворительность спасла Тшерину жизнь два года назад: после землетрясения он отказался от работы, на которую согласился несколькими месяцами раньше. Вместо запланированного восхождения занялся организацией палаточного лагеря и суповой кухни в Катманду. Организаторам экспедиции пришлось в последний момент искать Тшерину замену. Впрочем, найти другого гида не составило труда: желающих всегда хватает. А через две недели пришло известие о гибели всей группы, включая гида: отколовшийся кусок ледника обрушился на них
