окружено морем светящихся ячеек, все хорошо. Точно такое же чувство испытываю и сейчас — среди этих гор и этих палаток. Меня совсем мало, и я спокоен. А Эверест, как установили геологи, все продолжает расти.
Часть 5. От Средней Азии до Ближнего Востока
В прошлый раз я был в этой части света в 2018 году. Прошло всего четыре года, но время оказалось спрессованным, как плиточный чай, которым нас с родителями угощали на Северном Кавказе, в Адыгее, не четыре, а тридцать четыре года назад. И вот предыдущие тридцать лет промелькнули как быстрый сон, а последние четыре перевернули все так, что теперь оглядываешься на 2018‐й с расстояния длиной в несколько вселенных. Видимо, это и есть та самая неравномерность времени, которой Томас Манн посвятил главные страницы своей «Волшебной горы». Время то растягивается, то сжимается, как меха аккордеона. Когда ничего не происходит, день бесконечно долог, а годы проносятся в одно мгновение. Когда же событий много, дни летят необыкновенно быстро, но в ретроспекции четыре года кажутся целой вечностью.
Перечитываю свой грузинский дневник 2018 года. Сейчас он воспринимается так, будто это написано на какой-нибудь другой планете. Хотя сам город Тбилиси с тех пор практически не изменился. Вот улица Асатиани, вот Дадиани, вот Леонидзе.
В прошлый раз здесь было лето, и я разгуливал в федоре с синей тульей, которую получил в подарок от Гандлевского. Гандлевскому же ее подарил Котэ, местная легенда, автор бессмертных рифм-двустиший вроде «Russian — страшен», «Чéчен — вечен», «Шýмер — умер» и проч. Сереже шляпа, кажется, пришлась не по размеру, и в результате ее унаследовал я, приехавший на тбилисский солнцепек без головного убора. Храню ее как реликвию того беспечного времени, когда мне довелось поколесить по Восточной Грузии в компании, о которой можно только мечтать.
Дело было так: Михаил Йоссель пригласил нас принять участие в его ежегодной программе Summer Literary Seminars на правах writers-in-residence [192]. Предполагалось, что мы будем вести писательские мастер-классы для американских студентов, специально прибывших ради этого в Тбилиси. Кроме нас с Гандлевским там оказались еще Линор, Анна Гальберштадт и целая орава маститых американских писателей. В общей сложности преподавателей набралось человек пятнадцать, а студентов — около шестидесяти. Гандлевский, известный знаток и обожатель Грузии, в первый же вечер строго сказал мне, что выступать и преподавать мы будем столько, сколько от нас потребуется, а путешествовать — по максимуму. Так и вышло. Спасибо Йосселю: преподавательская нагрузка оказалась более чем щадящей, так что за две недели мы охватили немало. Сигнахи, Казбеги, Давид-Гареджа, Мцхета, Джвари, Зедазени, Шиомгвиме, Уплисцихе, Гори, Пшавия и Хевсуретия — вот неполный список мест, где удалось побывать. И не забыть про сам Тбилиси — сразу красивый и похожий скорее на итальянский или, не знаю, португальский, чем постсоветский город. Обшарпанные каменные дома в несколько этажей с балконами (на балконе среди развешанного белья сидит пузатый человек в одних трусах с радиоприемником — сразу понимаешь, откуда взялся грузинский неореализм раннего Иоселиани), с резными фасадами, постройки XIX, а то и XVIII века, сильно потрепанные, но не как в советской провинции, а как где-нибудь в Южной Европе. Хотя нет, и не Европа тоже. Тбилиси сам по себе. Спокойные тенистые улицы под сенью платанов. По этим улицам можно шататься в любое время суток. Что мы и делали с Гандлевским в первую же ночь.
Меня поселили в Сололаки, на улице Дадиани, квартира на втором этаже, вход по лестнице из внутреннего дворика. Условия спартанские, но мне все годится. Жить не просто можно, а хорошо — с соседом Габриэлем, молодым американским писателем, наполовину евреем, наполовину гаитянцем. Он преподавал литературу в колониях для несовершеннолетних, жил на Гаити, куда отправился после землетрясения — помогать. Вышли на площадь Свободы, зашли там в первое попавшееся кафе, заказали хачапури, пхали, харчо, цены смешные, а количество такое, что хватило еще и на вечерний спонтанный прием гостей.
Вечером на фуршете в честь открытия Summer Literary Seminars в Доме писателя встретил старых знакомых — поэтов Звиада Ратиани и Шоту Иоташвили, с которыми общался на фестивале «Киевские лавры» в 2011‐м. После фуршета отправились к нам на Дадиани, прихватив семь бутылок вина (на закуску — оставшиеся с обеда пхали и хачапури). Красочная компания: грузинская команда в лице Шоты и Звиада; англоязычный сектор — мой сосед Габриэль, эфиопско-американская писательница Мааза Менгисте и пуэрто-риканская писательница Джакира Диас; от русскоязычной делегации — мы с Гандлевским. После возлияний и песнопений, когда грузинские и американские гости разбрелись по домам (завтра вставать, готовиться к семинарам), мы пошли слоняться по ночному Сололаки. Гуляли до пяти утра, заходили в круглосуточные хачапурные, выпивали там и общались с какими-то полубездомными старухами, колоритными попрошайками. Выныривали из подвалов на безлюдные, залитые лунным светом улицы, названные в честь грузинских поэтов. Асатиани, Леонидзе, Табидзе, Бараташвили… Сережа говорил: «Ты чувствуешь, как здесь красиво? Или ты в красоте не очень шаришь?» «Я-то не очень», — подыгрывал я. Невпопад вспомнил пастернаковский перевод из Бараташвили: «Это синий сизый дым мглы над именем моим». Больше из грузинской поэзии ничего не помню. «Плохо, что не помнишь, — сказал С., — вообще-то в XX веке было пять великих поэтических традиций: русская, польская, ирландская, испанская и грузинская».
Потом были еще прогулки — с грузинскими поэтами, с Линор, Инной Кулишовой и Маазой Менгисте. Посиделки в подвальчиках, точь-в-точь из любимого фильма «Листопад». Домашнее вино, неизведанные деликатесы вроде цоцхали или абхазури. Выступление с Линор и Гандлевским на Винзаводе. Семинар по автофикшну, три занятия в неделю. В моей группе — несколько студенток из американских программ MFA. Одна из них, родом откуда-то из Небраски, провела два года в Турции и теперь пишет об этом книгу. Чему я могу ее научить? Несу что-то про Сола Беллоу. Про свойства его прозы, перевернувшей мое представление о том, как можно писать. Кажется, все мимо, ее интересует другое. Давайте просто работать с текстом. Разбор полетов, нормальный формат workshop. «I feel like my work still needs to be workshopped, that’s what I am here for» [193]. Наши занятия проходят в тенистом садике Дома писателей — того самого, где в одной из комнат жил Мандельштам. И где Паоло Яшвили застрелился из пистолета, подаренного ему Тицианом Табидзе. Застрелился после того, как Табидзе объявили врагом народа, а
