в имейле нью-йоркскому другу резюмировал обстановку на улицах Андижана: «Сегодня спокойно, вчера — мятежи и казни». В 2022‐м мятежи и казни в городах Ирана не кончаются. А здесь, за океаном, в пригороде Нью-Йорка, известном в народе как Маленький Тегеран, у моих друзей развилась новостная зависимость. Как и у меня, начинающего каждое утро с просмотра телеграм-каналов. «Хейли телвизион набин» [211], — советует Санам, мать Мехди. Санам — единственная из всех присутствующих, кто не эмигрировал. Живет по полгода то здесь, то там. Здесь у нее старший сын, Мехди, внучки Элиса и Эмилия. Там — младшие сыновья и их семьи. К Наврузу она планирует вернуться в Тегеран. Уверена, что к тому моменту все уляжется, будет как раньше. Или еще жестче, чем раньше. Скорее всего, так. Жестче и жестче — это тоже константа. Вечное закручивание гаек. Женщина, жизнь, свобода.
— Нет, на этот раз все будет иначе, — торжественно произносит Мехди, — этот огонь не погаснет. Будет тлеть, а потом вспыхнет с новой силой. Есть такая персидская пословица: зола — жарче, чем пламя. Только на фарси это звучит гораздо красивее.
На фарси все звучит красивее, это я уже понял. Последние полгода я усердно учу этот язык, но уровень моих познаний пока что весьма невысок. Оценить по достоинству пословицу я не в состоянии. Помню только, что загораться — это «атиш герефтан». Бесконечная мука персидских сложных глаголов.
— Не будет ничего иначе, — говорит Сима. — Аятолла никуда не денется. Ведь ясно же, что этот режим просуществовал последние сорок лет только потому, что это всем выгодно. Для всего мира Иран — это «не мы». Жупел, всеобщий враг. Хорошо, когда там у руля какой-нибудь фанатик вроде Ахмадинежада. Чтобы можно было им всех пугать. Иначе как продавать оружие Израилю и суннитам? Плюс — санкции на экспорт нефти, тоже на руку…
— Да не в этом дело, — спорит Мохсен. — Дело в том, что половина населения Ирана искренне поддерживает эту власть и верит в ее вранье. «Если не муллы, то кто?» Хочется сказать: да кто угодно! Но преданных режиму не переубедишь. Чем в большем дерьме они живут, тем они преданней.
— Чи миги? [212] Эта половина населения никогда ничего не решает. Как и другая половина. Решают сильные мира сего. Спецслужбы. Они убрали Мосаддыка, единственного в Иране приличного политика за последние сто лет. И они же не дают убрать Хаменеи. Держат его в живых. Потому что всем выгодно.
— А по-моему, муллы прекрасно себя чувствуют и безо всякой поддержки со стороны иностранных спецслужб. Они сами себе спецслужба. Их власть — это сплав религии, силовых структур и нефтяной олигархии. Более прочной конструкции не придумать.
— Все равно им крышка, — настаивает Мехди. — Не сегодня, так завтра или послезавтра. Вон даш-Алекс у нас давно мечтает побывать в Тегеране. Я ему пообещал, что свожу его, как только муллы отправятся пить прохладную воду [213]. Мое обещание — залог того, что им скоро каюк. «Шахнаме» ахареш хош-э! [214] Салямати! [215]
В десять часов вечера, как обычно, Сима и Мохсен засобираются домой, а мы с Мехди останемся сидеть у нас на веранде, поднимая тосты за все хорошее и против всего плохого. «И как это в вас столько влезает?» — удивляется Мохсен. Они с Симой, поборники здорового образа жизни, лишнего не выпьют. А если и выпьют, все равно встанут в четыре часа утра заниматься спортом. Железные люди. Он сосудистый хирург, она нейробиолог. Оба — в отменной форме, следят за собой. Одеты с иголочки, как свойственно иранцам нашего поколения. Ослепительно красивая пара. Они запросто могли бы работать фотомоделями, а их дом, в котором всегда поддерживается идеальный порядок, можно фотографировать для каталога «Люксовый дизайн интерьеров». Детей у них нет. Причина или следствие? Как соотносится бездетность с их эталонным укладом жизни, где все — карьера, здоровье, дом, общение, культурные интересы — пребывает в непоколебимой гармонии и ни минуты не тратится попусту? В любом случае они, кажется, вполне счастливы.
Когда наш совместный досуг не занят поглощением вечерних «ахбар», Сима любит играть в «мафию», обсуждать книги, спорить, кто — русские или иранцы — изобрел самовар и салат оливье, рассказывать смешные истории из своего тегеранского детства, и это детство, школа и двор в ее пересказе выглядят абсолютно узнаваемыми. Жизнь, в которую не вернуться. Ее родители, как и родители Мохсена, до сих пор живут в Тегеране, но детям-эмигрантам туда нельзя. Дядя Мохсена — известный оппозиционер — недавно получил политическое убежище в Германии, и с тех пор отца Мохсена уже несколько раз вызывали на допросы. Всякий раз ему приходится объяснять им, что он, в отличие от брата, политикой не занимается.
— Вообще-то он довольно известный в Тегеране хирург. Может, поэтому его дергать дергают, но всерьез пока что не взялись. Хорошие хирурги на дороге не валяются. Если всех пересажать, кто тебя лечить будет?
— Но ведь эта бронь, насколько я понимаю, работает до поры до времени? — спрашивает нейрохирург Джек.
— Ты, как всегда, все правильно понял, — кивает Мохсен.
Джек — единственный в нашей компании урожденный американец. Родом из Алабамы. До того как поступить в мединститут, он окончил факультет литературоведения в Принстоне. Попросту говоря, он сверхчеловек. Мало того что нейрохирург высочайшего класса, так еще и эрудит, книгочей и полиглот, плюс — культурист с бицепсами как у Шварценеггера. Сверхчеловек, но при этом — в доску свой, весельчак-матерщинник. Джек — лучший друг Симы и ее неизменный напарник по исследованиям, соавтор всех ее статей. Вот уже несколько лет они вместе руководят лабораторией, изучающей нейрофизиологию сознания. Иногда кажется, что главный мужчина в жизни Симы — не Мохсен, а Джек, который, впрочем, тоже женат. Мохсен с Джеком вроде бы ладят, а вот Шелли, жена Джека, с Симой — не очень. Для полноты картины надо добавить, что Шелли — американка русского происхождения. Она, разумеется, тоже хирург.
Сверхчеловек Джек не владеет ни русским, ни фарси, зато неплохо знает латынь и чуть-чуть — древнегреческий, а в последнее время учит санскрит, так же усердно, как я — фарси.
— Привет, Алекс, как успехи в фарси?
— Отлично: читаю по слогам, как последний двоечник. А как поживает санскрит?
— Тоже неплохо: читаю бегло и ни хера не понимаю. Но я не сдаюсь, буду учить, пока не выучу.
— Зная тебя, я в этом ни на секунду не сомневаюсь.
Некоторое время назад Сима с Джеком внесли в нашу жизнь два новых проекта:
