уборку на новом месте. Это она умудрилась состряпать вкуснейший узбекский ужин из минимального запаса продуктов, привезенных из Квинса. Есть ли вероятность, что завтра она устроит потоп или спалит дом? Вероятность есть всегда, никто ни от чего не застрахован. Но от добра добра не ищут. Расколошматить холодильник может каждый. А язык, ну что язык, приспособимся как-нибудь.
— Садо, мы тут еще подумали… Если ты не против, мы бы хотели, чтобы ты осталась у нас. С языком как-нибудь разберемся.
— I am so happy!
Она прожила у нас год, и за этот год странное, двойственное впечатление, которое она произвела на меня в первые недели, только усилилось. С одной стороны, я никогда прежде так отчетливо не чувствовал, что имею дело с человеком с другой планеты. Даже африканцы, с которыми я жил в Гане, были в культурном отношении не то чтобы ближе, но как-то понятнее. Может быть, потому, что Гана поневоле впитала бытовую и духовную культуру колонизаторов из Англии — сильнее, чем родина Садокат впитала Советский Союз. Возможно, советизация и вовсе не коснулась ее родного кишлака. И при советской власти, и после нее они жили, как жили всегда: по своим непонятным мне правилам и представлениям. И в то же время никто никогда не вызывал у меня такого моментального, безоговорочного доверия, как Садо. Она могла бы спалить дом или устроить потоп (Алка не ошиблась: в некоторых вещах наша няня и правда была неумехой), но ее искренность, порядочность, чистота побуждений не подлежали сомнению. При всей культурной непостижимости в ней не было ничего чужого, она с самого начала ощущалась абсолютно своей. Родной человек с другой планеты.
Кажется, и она ощущала примерно так же, о чем свидетельствовала запись, которую я обнаружил у нее на ФБ-страничке (запись была по-узбекски и, очевидно, не предназначалась для наших глаз, но автоматический переводчик всегда тут как тут). «Нам всю жизнь говорили, что Израиль — наш враг, но вот я сейчас живу в еврейской семье, и они относятся ко мне как к своей дочке. Они даже к Рамадану отнеслись с уважением». Что правда, то правда: когда Садо сообщила, что собирается соблюдать Рамадан, я решил основательно подготовиться. Благо я дважды оказывался в мусульманских странах во время священного месяца и приблизительно помнил, что едят на ифтар [243]. Купил фиников, кренделей, сварил суп «харира», который полюбил, когда был в Марокко. После захода солнца отнес поднос с едой и водой в комнату Садокат. Она аж прослезилась.
— Это мне?
— Тебе, конечно. Рамадан карим!
— А почему это Садо принесли столько вкусного? — возмутилась выглянувшая из соседней комнаты Соня.
— Потому что у нее Рамадан, она весь день постилась.
— Тогда я тоже буду поститься. Если я завтра буду поститься, мне тоже принесут вкусное? У меня тоже будет Рамадан.
— Пожалуйста, если хочешь. Но тогда тебе придется проснуться в четыре часа утра на сухур вместе с Садо, а потом не есть до заката. Ты готова?
— Готова!
На следующий вечер, вернувшись с работы, я снова приготовил поднос для ифтара. Но на сей раз меня встретили не слезами, а смущенной улыбкой:
— Thank you, Sasha… You know, Sonya and I overslept. I did not fast today. I think I will try again next year [244].
Куда удачнее прошло празднование Навруза. Тут у меня тоже имелся некоторый культурный задел: коллеги и друзья из Ирана. От них я узнал и про Навруз, и про Шаб-е Ялда, ночь накануне зимнего солнцестояния, когда принято есть гранаты и читать Саади с Хафизом, празднуя начало победы света над тьмой. Все это отмечали еще в мединститутском общежитии, причем по всем правилам. Даже хафтсин устроили, эдакий зороастрийский седер. Я запомнил, что там были яблоки (как у евреев на Рош ха-Шану), ростки пшеницы, крашеные яйца, зеркало и «Шахнаме». Остальные элементы обряда мне подсказал гугл: чеснок (символ медицины), уксус (символ терпения), хлебный пудинг (символ богатства), сумах (символ рассвета). «И хаомой молочной, и прутьями барсмана» [245]. Все это я поставил на стол. Садо, в свою очередь, напекла самсы и приготовила плов. После ужина мы развели во дворе небольшой костер: какой же Навруз без прыжков через огонь? Не скрою, я был горд тем, что устроил все в согласии с древним обычаем. Садо, кажется, тоже осталась довольна. Говорила, что такого веселого Навруза и не припомнит. И только уже в самом конце задала вопрос, который, по-видимому, не давал ей покоя весь вечер: вот эти вещи на столе — зеркало, яблоки, яйца, уксус и остальное — это что, еврейская традиция, да? У них дома о таком не слыхали.
Первое, что поразило меня, когда она въехала к нам, — это количество вещей, с которыми она уже второй год жила в Америке: один скромный чемодан. Кроме одежды и зубной щетки она возила с собой чашку для чая и банку драгоценного горного меда, который дал ей в дорогу отец. Этот мед считался чуть ли не панацеей. Каждое утро она съедала по пол чайной ложки и, разумеется, предлагала нам. «Please, take it, это очень полезно». Но, несмотря на целительный мед, она не производила впечатление человека, пышущего здоровьем: то и дело жаловалась на усталость, головокружения и ломоту в суставах, в воскресенье могла проспать весь день — и при этом не выспаться. К зиме вся эта симптоматика усилилась, и я записал ее к нашему семейному врачу, чтобы та провела общее обследование. Стандартный набор анализов тотчас выявил причину недомогания: оказывается, бедная Садокат подхватила эндемичный для Лонг-Айленда боррелиоз. После месячного курса антибиотиков (в сочетании с удвоенной ежеутренней дозой горного меда) ей полегчало, хотя некоторые симптомы все же остались. Например, ее страшно укачивало в машине. Правда, Алла утверждала, что это не от боррелиоза, а от моего вождения. Не знаю, не знаю. Каждый верит в свое, и попробуй кого-нибудь переубедить — особенно там, где речь идет о медицине. Будь ты хоть трижды врач, твой авторитет — ничто в сравнении с поверьями бабушек и дедушек. И вот уже Садокат растолковывает мне, как ребенку, прописные истины: если упражняться и вспотеть, а потом пить холодную воду, эта вода остается в легких, и человек быстрее стареет. «Как же ты можешь этого не знать? Ты же врач!» Когда я объясняю, что западной медицине об этом ничего не известно, она только пожимает плечами. «Нет? Ну, может, у людей в разных странах это происходит по-разному. У нас в Узбекистане —
