представляла себе, как десяток монахов в длинных рясах фиолетового цвета с бритыми головами будут петь молитвы. Я специально сделала крюк в маршруте, удлинив его на один день, чтобы зайти в этот монастырь.
Когда я пришла в местный собор, оказалось, что месса в основном для прихожан, а монахи в кулуарах молятся. Ну ладно, коль пришла. Не заходя в приют, я бросила свой рюкзачок возле двери и побежала в церковь.
Одного монаха я все же встретила, он готовил храм к мессе. Он выглядел точно так же, как те монахи на картинках, которые жгли рыжих ведьм в Средневековье.
Я с вызовом посмотрела ему в лицо и медленно стянула шапку со своего подросшего рыжего ежика. В моих глазах он прочел дерзость: «Прости, брат, ты опоздал с рождением на века. Теперь сжигать женщин по принципу цвета волос запрещено Гаагскими конвенциями». Торжеству моему не было предела.
Он зажег очередную свечу и таким же наглым взглядом ответил мне: «Ничего, сестра! У нас остались законные способы тебя пытать, помяни мои слова в приюте». Он многозначительно кивнул, затем отвернулся и пошел переодеваться в фиолетовое.
После мессы в ледяном храме, попускав колечки пара изо рта, я побежала в приют. Монах был прав: раньше жгли, теперь морозят. Приют находился прямо напротив большого старого кладбища. Я зашла в огромное сводчатое здание приюта. Двадцатипятиметровые потолки, словно в церкви. Отопления нет, стен внутри нет, в дальнем углу стояло подобие обогревателя, из которого шел холодный воздух. Там было очень холодно и очень сыро. Очень. Я прилегла на кровать, она со скрипом прогнулась, словно мой гамак.
Но план монаха по моей пытке удался лишь наполовину: я была мучима холодом только в душе и во время вечерней медитации. Спальный мешок-то у меня зимний, и спина к гамаку приучена! Кладбище рядом старое, и мертвых я не боюсь.
Так что я поглазела на темные кресты, послушала крики ночной птицы, спела песню про зайцев и трын-траву и залезла в свой спальник на минус пять, проспав до утра на этой кровати-гамаке.
Мой вывод таков: у католической церкви со времен инквизиции манеры пыток смягчились несказанно и при должной подготовке могут вызвать только усмешку у бравых рыжих женщин.
Новые ботинки. Сантьяго-де-Компостела
Надо признаться, что моя одежда за время похода изрядно износилась. Рюкзак в целях защиты от дождя был покрыт черным изодранным мусорным пакетом, джинсы спереди протерлись до дыр об отворот куртки, шапка выгорела на солнце, ботинки держались на моих ногах только благодаря честному слову и хитрой системе шнурков и пакетов. Новые ботинки я покупать не хотела, потому что ноги привыкают к походной обуви примерно неделю, а значит, я получила бы новые мозоли и второй круг мучений.
В одном из городов недалеко от Сантьяго-де-Компостела я шагала по проспекту в центре, и прямо посередине улицы нищий просил милостыню. В его шляпе монетами и бумажками лежало около двадцати евро. Наши глаза встретились. Он быстро просканировал меня взглядом от выгоревшей шапки до подвязанных веревкой ботинок. И в момент, когда я проходила мимо него, он аккуратным, но быстрым движением спрятал свою шляпу, полную медяков, за спину, боясь, что я могу запустить руку в его банк. Я внутри себя порадовалась: моя задача по потере социального статуса была выполнена.
Когда я пришла в Сантьяго-де-Компостела, я чувствовала себя очень странно. Движение к цели было интереснее, ярче и желанней самой цели. В городе сновали пилигримы: в пыльной одежде, хромоногие, с загорелыми лицами, потерявшие баланс после расставания с рюкзаком. По дороге в кафедральный собор я раздумывала о продолжении маршрута до города Финистерры, который расположен на Атлантическом океане. Но в моих ботинках уже невозможно было идти. Подошва окончательно отклеилась от обоих, веревки и каучуковый клей не спасали положение. Уставшая, на негнущихся ногах я доковыляла до входа в собор, еле-еле спустилась по ступенькам, прошла в один из небольших залов со скамейками и закрыла глаза. Я слышала звон колокола и голос священника, шаги людей, приходящих и уходящих в комнату и из комнаты, шум за окнами. В нос бил запах ладана, пыли и духов прихожан. Через двадцать минут я медленно открыла глаза. Возвращение во внешний мир изменило мое ощущение пространства вокруг. Детали проступали сквозь общий план, внимание обострено, те же предметы, звуки и запахи воспринимаются по-новому.
Я медленно окинула взором комнату: солнце окрашивало пыльную дымку в разные тона ветровых стекол. Пальцы чувствовали прохладу отполированного дерева скамьи для молитв, успокоенное сердце билось в ритме жизни, в которой не было ни секунды суеты.
Кроме меня, в комнате была только одна девушка. По всем внешним атрибутам пилигрим: светлые волосы забраны в хвостик для удобства, удобные кроссовки, нераспрямленная спина, еще недавно загруженная ворохом из спальника, бумажного дневника, дополнительного комплекта одежды и обуви, зубной щетки с отломанным краем и термокружкой. Я заговорила с ней как с сестрой по путешествию. Оказалось, что она русская, переехавшая в Германию в раннем детстве. Она владелица ресторана в популярном туристическом городе на севере Германии, отправилась в путь, чтобы подумать о новом проекте, потому что порядком устала от ресторанного бизнеса. Ее тело было менее выносливое, чем мое: примерно на четвертый день пути у нее стали опухать лодыжки от нагрузки, и часть пути она проехала на автобусе. Уже через пять минут после встречи мы прихрамывали вдвоем по направлению к кафе.
Пилигримство – это мост, объединяющий людей. Когда встречаешь другого пешехода, многие вопросы отпадают сами собой. У него так же, как и у тебя, болели ноги, ему так же хотелось избавиться от рюкзака, он тоже чувствовал одиночество. Мы с Сашей тоже понимали друг друга. Она спросила меня, собираюсь ли я продолжать путь. Я ответила утвердительно и рассказала, что хочу дойти до Финистерры, чтобы соединить Средиземное море с Атлантическим океаном в своем путешествии. Она одобрительно кивнула, мол, дело-добро. Мы допили свои горячительные и решили встретиться на следующий день, перед тем как я уйду в Финистерру, а Саша улетит отдыхать на Мальту.
Весь вечер я мечтала о том, как дойду до океана, и вместо моих стариканов надену легкие тенниски, и буду порхать, перепрыгивая горы, и мчаться со всех ног по вершинам деревьев, как мальчишка Дуглас в «Вине из одуванчиков» Рэя Брэдбери. Утром я нехотя влезла в свою истлевшую одежду, примотала веревками ботинки к ногам, взвалила рюкзак на плечи и отправилась в собор. Саша
