на тропический рай — подальше от разборок и стрелок. Вот кто действительно живет здесь по-барски. Для балийцев они — работодатели, владельцы больших бизнесов и плантаций. Интересно, как относятся они к соотечественникам, приехавшим позже? В 2023‐м русские вывески «Кофе-Бургер-Шаурма» и «Пельмени-Вареники-Чебуреки» встречаются здесь на каждом шагу. Какова динамика отношений между «русскими балийцами» первой волны и второй? Между русскими и другими экспатами? Между ними и местными? Вот о чем, вероятно, можно было бы написать целую книгу. Или кто-то уже написал?
Инстинктивно предпочитая держаться подальше от «русского Бали», я вижу только обрывки, слышу отголоски. Индонезиец Дикки заговаривает с нами на ломаном русском, жалуясь, что ему не хватает практики. Он хочет как следует овладеть языком, «потому что рашен очень богатый». И тут же уточняет: «богатый» приехали в 1995‐м, а сейчас много, но не такой богатый. Небогатый, но предприимчивый хотят делать бизнес. У кого — ресторан, у кого — прокат мотоциклов. Кто побогаче, покупает виллы для сдачи в аренду и нанимает Дикки садовником.
В кафе «Батан Вару» за соседним столиком сидит молодая русская пара. Он весь в тату, с выбритым затылком и удлиненной челкой, она — в брекетах. К ним подходит другой русский парень, худющий и длинноволосый, в футболке с Ганешей. Знакомится. Что-то долго и нудно им впаривает. «…Я тогда понял, что мне совсем не заходит… не могу взаимодействовать с пространством… а вот в Москве… когда бросал курить…» «…А сюда люди приезжают, думают, тут курорт будет, а тут такое…» Они слушают с самым серьезным видом, кивают. Наконец он открывает рюкзак и достает пакетик какого-то травяного чая. «…Смотри, это вот я сам сейчас пью… Грибов не ем, это вообще не мой вайб, только чай…» Еще минут десять разговоров, и они покупают у него чай, благодарят его, как будто он открыл им путь к просветлению. Он надевает рюкзак и идет дальше — проповедовать и торговать.
В другом кафе, где в меню сто сортов чая, под каждой позицией — описание по-русски (складывается впечатление, что на Бали чай — русская тема). Уж не наш ли знакомый садовник Дикки, которому остро не хватает практики, сочинял эти удивительные описания? Например, такое: «Лимон чай выгоды весьма многочисленны и разнообразны по своей природе, и в результате многие люди предпочитают пить этот выбор стряпни. Он также имеет исправлению влияние на понос и боли в животе в связи с низкой температурой тела. Он якобы помочь кровообращение». Одним словом, русскому Бали позарез нужен новый Довлатов.
После обеда, продолжая тему «летней школы в Индонезии», мы записали Соню с Дашей на урок гамелана в художественной академии Агунга Рая. Преподаватель, поразительно похожий на музыканта Закира Хуссейна [124], проследил, чтобы все надели саронги и уденги, усадил каждого перед металлофоном и показал мелодию для разучивания. Тем, кто выучил быстро, дали задание посложнее: азы техники игры двумя руками (пока одна рука выстукивает молоточком мелодию, вторая придерживает соседние пластины, чтобы звук не был смазанным). Под конец двухчасового занятия все эти незатейливые мелодии слились в единую партитуру. Сплотившись в оркестр-гамелан под управлением балийского двойника Закира Хуссейна, семеро учеников дали показательное выступление перед аудиторией счастливых родителей.
Но еще примечательней, чем сама «музыкальная школа», то место, где она находится: музей искусств Агунг Рай, сокращенно ARMA. И то сказать — не просто музей: арт-центр, художественная академия и резиденция для художников (artist colony) в одном флаконе. Сад с аллеями, беседками, каскадами и каменными скульптурами, произведение садово-паркового искусства. В глубине сада — фешенебельное кафе. А в передней части — мастерская в открытой беседке-ротонде, где установлены по кругу несколько полотен: работы художников, живущих в резиденции ARMA. Эти художники, заслуженные мастера из артели Агунга Рая, изо дня в день приходят сюда работать над своими картинами на глазах у посетителей. Здесь же дают уроки своим ученикам, тоже проживающим в резиденции. Ученики приезжают сюда со всего света. «Вон тот, например, из Беларуси приехал», — говорят нам, указывая на мольберт в углу. На мольберте — холст с карандашным наброском. Самого художника из Беларуси сейчас нет на месте. Зато есть один из мастеров: он стоит перед своей почти законченной картиной — панорамным полотном с неисчислимым количеством тщательно прорисованных персонажей и деталей пейзажа. В музейной брошюре написано, что балийская традиционная живопись, как и другие виды изобразительного искусства, ведет родословную от декораций для кукольного театра ваянг. Но мне мерещатся другие истоки или, по крайней мере, сходства: персидская миниатюра, а кое-где и пейзажи Брейгеля. Так или иначе, это, безусловно, большое искусство. И оно создается здесь и сейчас, прямо на глазах у зевак, которых, впрочем, не так уж много. Вот две девицы с пирсингами и фиолетовыми волосами на несколько секунд застывают перед картиной, лаконично обмениваются впечатлениями по-русски («Блин, круто!» — «Ну да, прикольно») и идут дальше. Вот безумный папаша подталкивает свою десятилетнюю дочь, с раннего возраста проявляющую большие способности к рисованию: «Смотри, доченька, настоящий художник. Хочешь с ним пообщаться?» Безумный папаша — это я, а юное дарование — Соня.
Произнеся нелепую фразу, я вдруг вспоминаю, как и меня в подростковом возрасте знакомили с «настоящим писателем» в книжном магазине на Брайтон-Бич. Правда, тот сам отрекомендовался писателем и незамедлительно всучил мне свою книжку. Увы, книжку ту я так и не открыл и потому не могу судить, каким он был писателем, настоящим или игрушечным. Этот художник — точно настоящий, но, в отличие от брайтонской знаменитости, не занимается саморекламой. Приземистый, пухлый человек средних лет, с виду скорее лавочник, чем художник. Что он может сообщить юному дарованию? Никаких академий не кончал, живописи учился у отца и старших братьев. У них это семейное ремесло, и он, как положено, начал осваивать его в шестнадцать лет. В среднем он пишет картины по пять часов в день. Над этим полотном работает уже два года. Это работа по заказу, ему за нее обещали заплатить 70 тысяч долларов. В общем, грех жаловаться. Спасибо Агунгу, что создал эту резиденцию. Те, кто приезжают учиться, платят Агунгу деньги, а мастера вроде нашего собеседника проживают здесь бесплатно, на всем готовом. Эта традиция родилась еще в начале ХX века. Тогда правитель Убуда предлагал балийским и иностранным художникам бесплатный постой в рамках программы обмена опытом, приглашал тех и других, чтобы обучали друг друга технике. Очень мудрый ход, как оказалось. С тех самых пор сюда и приезжают со всего мира. Вон там, например, видите? Russian painter. Холст
