Он легко соскочил с седла и повел лошадь в загон, продолжая на ходу рассказывать.
— Человек, давший их мне, помнит твоего деда и отца. Ты из семьи мореплавателей, мальчик. Твой отец, ты знаешь, провел в море семь лет, прежде чем обосновался в Калифорнии. Проси его почаще рассказывать о тех странах, где ему довелось побывать...
О звезды! — вздохнул вдруг Питер. — Когда я слушаю рассказы Верна, они ласкают мой слух, как песня. Какая музыка звучит в названиях городов: Рангун, Калькутта, Шанхай, Сингапур!.. Скажу одно: я мог часами сидеть и внимать ему. Немудрено, что Консуэло полюбила Зака. Слышал краем уха, половина девушек Калифорнии была влюблена в твоего отца, малыш. Он замечательный рассказчик! — Расседлав лошадь, Питер повернулся ко мне. — Слушай внимательно, Ханни, и запомни: эти головорезы могут вернуться сюда снова в любой момент. Должны пройти годы, прежде чем оттает сердце старого дона. Если вообще оттает...
В жизни ты встретишь многих людей. Не забывай никогда тех, кто был добр к тебе. Главное — сохрани в памяти их глаза и смех, и они всегда будут тобой. А еще запомни, малыш, очертания гор и холмов на закате и рассвете...
Он помолчал.
— Твоему отцу лучше?
— Думаю, да, немного лучше, хотя он все еще кашляет.
— Эх, что за отвратительная штука эта болезнь легких! Дыши свежим воздухом, Ханни! — Он потрепал меня по щеке. — Ты больше не встречал маленького индейца?
— Нет.
— Не отчаивайся! Он еще придет. Странные они люди, эти индейцы. А возможно, вовсе и не странные, просто не похожи на нас... Но твой дружок обязательно явится, вот увидишь. Я знаю его отца, он очень важная у них персона.
— Вы войдете в дом?
— Конечно, если не помешаю.
— Отец мне сейчас читал; к сожалению, теперь он читает гораздо меньше, чем прежде, кашель мешает.
— Ох, я бы тоже послушал! Если это Скотт или Байрон, было бы просто замечательно! Или Шекспир. Один ковбой рассказывал, что Шекспир — поэт, у него есть такие стихи, что сердце кровью обливается.
— Шекспир? — переспросил отец, услышав наш разговор, когда мы входили. — Только не сегодня. — Сейчас почитаем Гомера. Знаете, его герои очень похожи на нас. Ахиллес и Гектор такие же, как наши горцы, Дик Смит, Кит Карсон или Дуг Гласе, сумевшие защитить свои дома... как при осаде Трои.
— Троя? — переспросил Питер. — Я что-то слышал про город Трою. Кажется, там разгорелась война из-за какой-то женщины, вроде Елены, если не ошибаюсь?
— Она была только предлогом, Питер, — объяснил отец. — Троя контролировала проход из Черного моря в воды Средиземноморья, и греки хотели избавиться от этой ненужной им опеки. Не было бы Елены, нашлась бы какая-нибудь иная причина...
Это были восхитительные, незабываемые дни. Отец вдруг почувствовал себя бодрее, увереннее, чистый воздух, как целебный бальзам, пролился на его болезнь, мы подолгу с ним гуляли, даже иногда скакали на лошадях.
Время от времени встречали индейцев. Однажды я увидел Франческо и, приветствуя, подал ему знак рукой. Он стоял и смотрел, как мы с отцом неслись на лошадях, потом я оглянулся и обрадовался, увидев, как он помахал мне в ответ.
Отец рассказывал о многом — пустыне, книгах, людях, кораблях... Часто нас навещал Питер Буркин, и тогда мы гуляли все вместе, втроем. Его не оставляли мысли о коварном старом доне, и он нередко напоминал о нем отцу.
— Не думаю, что он будет беспокоить вас здесь, пока вы живете среди индейцев. Но если бы ты, Верн, жил в Лос-Анджелесе, я бы не поручился... После того, что произошло, они вряд ли станут тревожить тебя. Когда этот беглец вернулся с вестью, что в схватке с тобой один убит, а трое ранены, вряд ли после всего этого найдутся охотники сразиться с тобой, Зак.
Отец все же быстро уставал. Поэтому во время прогулок мы нередко присаживались прямо на землю и просто разговаривали. Обо всем. Мы с Питером заметили: когда отец переутомлялся, кашель беспокоил его сильнее.
Часто разговор заходил об индейцах, их образе жизни, вере.
— Белые не правы, — был уверен отец, — когда стараются обратить индейцев в свою веру. Сначала мы обязаны узнать побольше об их божествах, как они соотносятся с их жизнью. И, главное, индейцы должны быть всегда уверены в нашем уважении к ним.
— Вот Франческо почему-то не приходит ко мне, — пожаловался я отцу.
— Всему свое время, малыш. Они ведь считают, что мы живем в доме Тэквайза.
— Нет, папа. Думаю, дело в другом.
Отец не торопил меня с выводами, разглядывая облака, проплывающие над пустыней.
— Помнишь, я говорил, что встретил одного из его сородичей у Родников Индейцев? Старого человека с бирюзой на шее?
— Ты и в самом деле видел этого индейца, Ханни? — усомнился отец.
— Не уверен только, был ли он индейцем. Но полагаю, что все-таки да, был. — Я долго молчал, потом с неохотой продолжил, боясь показаться смешным и глупым. — Не могу догадаться, на чем он стоял тогда. Думаю обо всем этом с того самого момента, как увидел его.
— Я тебя не понимаю.
— В самом низу, около края воды, оставался небольшой клочок твердой земли, на котором стоял я. А когда напился, оглянулся вокруг и увидел его.
— Рядом с собой?
— Скорее перед собой. Он стоял там, где... стоять было просто не на чем, понимаешь? — поколебавшись, пояснил я. — Зачерпнув воды, я и ему предложил, но он только молча смотрел на меня.
— И что было потом?
— Потом ты, папа, окликнул меня.
Отец долго молчал, потом тихо произнес:
— Знаешь, Ханни, мы очень плохо осведомлены о таких вещах. Наш мир гораздо сложнее, чем мы можем себе представить. Нам известны какие-то крохи, и мы всегда насмехаемся над тем, чего не понимаем. Индейцы по натуре своей одновременно и очень примитивны, и очень сложны, простота их, поверь, кажущаяся.
В пустыне и в горах встречаются тропы, проложенные Старым Народом, жившим здесь до появления индейцев. Неизвестно, кем они были и что с ними стало. Многие белые не верят в это. Отцы-миссионеры убеждают индейцев, что существование Старого Народа — это чистейший абсурд, и запрещают даже говорить об этом.
— Индейцам, которые живут в этих краях, тоже запрещено об этом говорить?
— Нет. В этом месте миссионеров не бывает. Некоторые индейцы время от времени уходят в Пале, но потом обычно возвращаются обратно. Здесь и священников еще нет.
— Папа, куда ведут эти дороги, о которых ты говорил?
— Никто этого не знает. Возможно, к воде. Иногда я думаю, они ведут к тайникам, где хранятся их письмена, нанесенные на камни.
— Что там написано?
— Обычно это всего лишь изображения животных, но порой встречаются совершенно непонятные рисунки. Никто не знает, что они обозначают.
