Ли Мэй чуть заметно кивнула.
— А что у нас слишком много точек соприкосновения, вас не пугает?
— Почему это меня должно пугать?
— Потому что так не бывает… Я вот смотрю на вас и все время боюсь: а вдруг вы мне просто мерещитесь?
Надо было видеть, как изменилось лицо девушки.
— Вас очень сильно ударили, Володя. Так сильно, что вы уже не верите собственным ощущениям. Тут я могу помочь только одним — дать вам время, чтобы убедиться в моем существовании. Если вы поверили в существование Джамаспы — может, поверите и в меня?
— Гм… А вот еще один страх… Удивительно, что вы этого совсем не боитесь, — а вдруг я попросту не совсем то, что вам нужно? Что я попросту старый развратник?
— Про старого — это чепуха, Владимир. Не китаянку пугать старостью мужчины, мы это скорее высоко ценим… Совершенномудрый[33] должен быть не очень молод, вы же знаете… А что вы себя глупо ведете… Пьете, путаетесь с женщинами… Вам ведь здорово досталось в это лето, и, по-моему, не только в это лето. С вами были очень несправедливы, и не вы один виноваты в том, что с вами теперь происходит. Вы ведь только две недели назад объяснили мне, что теперь-то наверняка проживете долго. Что-то над вами висело, и очень-очень нехорошее.
— Было дело.
— Может, все-таки расскажете, что у вас произошло? Я же вижу — вы сильно несчастливы, и у вас что-то происходит. Расскажете?
— Может быть… Но не сейчас, хорошо? Если мы увидимся в Петербурге, я вам расскажу эту историю.
— Мы обязательно встретимся, и я попрошу рассказать.
И вот она уже идет мимо палаток, красивая и грациозная, как статуэтка эпохи Мин. Володя откровенно любовался, как играет ее попа — даже под толстой тканью брезентухи, как изящно держит она планшет с рисунками. Какая она красивая, Ли Мэй! И одновременно Ли Мэй — часть другого человечества. Совсем немного — но инопланетное существо.
М-да. Один дед женился на испанке; вон дрыхнет в палатке племянничек, еле-еле выучивший русский. Братец копает на Маракуни, а в его жене — пол-Европы. У него, Володи, жена — еврейка, а теперь он мечется между китаянкой и хакаской.
Ну и семейка…
ГЛАВА 38
Венчание костяным человечком
12 июля, вечер
— Володя, можно вас на минутку?
— Хоть на две.
Шаманы отозвали Володю в сторонку.
— А вы не хотите еще разок посетить Козьму Ивановича? Он зовет.
— Ну и ну… Вот не думал, что вы можете быть знакомы…
— Мы должны быть знакомы, Владимир Кириллович, и скоро вы это поймете.
Вроде бы лагерь уложен, работа сделана, а к последней посиделке он успеет. Нет оснований не пойти.
Козьма Иванович и правда ждал, даже достал ту заветную пятилитровую бутыль.
— Может, не будем?
— Много не будем, а по стаканчику придется. Потому что…
Тут Козьма Иванович вдруг встал, вытянул руки по швам.
Так же вытянулись, к удивлению Володи, и шаманы. Володя оказался в середине правильного треугольника из людей, вставших чуть ли не по стойке «смирно». И это ему не особенно понравилось.
— В общем, так… Володя, мне велено сказать вам, что вы теперь будете одним из нас, — так вдруг сказал Козьма Иванович и ловко достал из кармана, повесил Володе на шею то, что он никак не ожидал — костяного человечка на ремешке.
Шаманы, Костя с Володей, захлопали.
— Так что волей-неволей — за стол, — расплылся в улыбке Козьма, и видно было — покончив с официальной частью, он испытывает облегчение.
Не без удовольствия высосал Володя полстакана… Надо же прийти в себя хоть немного. Костя и Володя поздравляли, исправно стучали стаканами о его стакан, Козьма произносил свои «хе-хе», буравил хитрыми пронзительными глазками.
— Ребята… я уже ничего не понимаю. У меня куча вопросов.
— А ты теперь спрашивай, спрашивай… Теперь тебе уже все можно знать.
— Одним из кого я теперь буду? Это что, тайное общество?
— Тайное общество родственников, вот что. Когда-то, очень давно, еще на Южном Урале, был такой род, тохар. Род, члены которого умели лечить, умели прорицать, служили богам, плавили металл, помнили мифы и сказания лучше других… Это понятно?
— Жреческий род.
— И жреческий, и, как мы бы сказали — специалистов. Или интеллигенции, если вам так больше нравится. У этого рода был обычай — носить вот этот… известный вам, Володя, амулет. Это понятно?
— Понятно. И что род разросся, его членов куда только ни заносило — тоже понятно.
— Если понятно — считайте, что вы уже все знаете.
— Не-ет… Я не понимаю, откуда известно, кто восходит к этому роду, а кто нет… Кто это помнит?
— Мы сами и помним, Володя. Мы вам запишем имена всех ваших предков, хоть до времен Аркаима. Хотите?
— Конечно, хочу… Вот вы, например, мне в каком колене родственники?
— С Козьмой Ивановичем у вас общий предок был веке в пятнадцатом, — веско определил Доможаков, — а со мной и Костей общий предок у вас жил тысячи четыре лет назад. Тогда один брат пошел на восток, на Енисей, а другой — в Причерноморье. Их отец и был наш общий предок.
— И что, всем сразу вручают человечка?!
— Нет, не всем. Членами рода мы признаем только тех, кто поддерживает славу тохаров. Или становится образованным человеком, делает что-то полезное, что требует квалификации. Или…
— Договаривайте — умеет колдовать.
— Я бы не стал так говорить. Скажем — это должен быть человек, который хоть немного шаман.
— Или по-нашему — который знающий, — впервые вмешался Козьма Иванович, — ведун, одним словом. Брат мой был ведун — тот, которого кости нашли…
Старик неумело перекрестился.
— То есть я чего-то достиг, и меня приняли в общество? Так?
— Примерно так… Только вот ведь какая штука — ни ваш дед, ни ваш брат — они не принимались в род тохар. Мало достигнуть чего-то, нужно еще понять, куда принимают…
— Дед бы понял! — вскинулся Володя за деда.
— А ему это все было надо? Ну то-то…
— Ага… А мои приключения с костюмом? А труп в раскопе? А рука мумии в камеральной? Это что?
— Сопротивление… Это же понятно, Владимир Кириллович, — нам вовсе не нужно лишней информации. И вам не нужно, верно ведь? Вот мы и постарались, когда Епифанов взял след, чтобы он прошел по следу поменьше. Мы — это не мы с вами, Владимир Кириллович, это покойные члены рода тохар.
Володя покивал головой — об активности покойных тохаров он уже составил впечатление.
— Все понятно… Кроме страха Людмилы перед ночью. И кроме мертвой девушки в раскопе. Это что, тоже устрашение?
