Это было сказано самым будничным тоном и поэтому прозвучало особенно искренне. Она отстранилась и указала на других всадников. – Они торопятся. Ты пойдешь в Бадахос?
Шарп растерялся.
– В Бадахос? – переспросил он и кивнул. Скрывать было нечего. Солдатам ничего не сообщали, но все знали, что брать придется обе крепости. – Думаю, да.
– Ладно. Тогда я остаюсь. Скажу своим. – Девушка повернулась к лошади.
– Ты чего?
– Я тебе не нужна? – Она снова издевалась над ним. – Я объясню, Ричард, позже. Есть где остановиться?
– Нет.
– Что-нибудь придумаем. – Тереза вскочила в седло и снова кивнула в сторону партизан. – Им пора трогаться. Я скажу, пусть едут. Подождешь здесь?
Он козырнул:
– Да, мэм.
– Так-то лучше. – Она радостно улыбнулась, ослепив его своей красотой, и поскакала по грязи.
Шарп повернулся к огню, к теплу. Хорошо, что Тереза здесь. Тут он вспомнил, как она спросила про Бадахос, – в самом слове прозвучала тревога. Бадахос. Сегодня одержана победа, но она ведет лишь в одно место, куда направятся британцы, французы, испанцы, пехота и артиллерия, саперы и кавалерия.
И теперь туда же направятся любовники. В Бадахос.
Они нашли дом возле крепостной стены – раньше здесь жили французские артиллеристы. В кухне завалялась еда: черствый хлеб и вареный язык. Шарп развел огонь, а потом смотрел, как Тереза кромсает хлеб штыком. Он рассмеялся.
Она подняла глаза:
– Что смешного?
– Не вижу тебя в роли хозяйки.
Девушка направила на него штык:
– Вот что, англичанин, я могу вести хозяйство, но не для человека, который надо мной смеется. – И пожала плечами. – Что будет, когда кончится война?
Он снова рассмеялся:
– Ты вернешься на кухню, женщина.
Тереза кивнула и опечалилась. Испанки взялись за оружие, потому что многие мужчины от этого увильнули, но война завершится, мужчины вновь станут храбрыми и погонят женщин обратно к печкам. Шарп заметил смену ее настроения.
– Так о чем нам надо поговорить?
– Потом. – Тереза поставила сковородку на огонь и рассмеялась, глядя на неаппетитные куски. – Сперва поешь.
Оба ели жадно, запивая разведенным коньяком, а потом любили друг друга у очага, под попонами, согревавшими прежде спины французских коней, и Шарпу хотелось задержать эти мгновения, продлить навечно. Тишина маленького дома в захваченном городе – слышны только перекличка часовых на куртине, лай собак да потрескивание тлеющих углей. Шарп знал, что Тереза не останется с ним фронтовой женой. Она хочет сражаться с французами, мстить народу, который обесчестил и убил ее мать. Наверное, нельзя желать, чтобы счастье продолжалось вечно. Счастье быстролетно – Шарп вспомнил Лоуфорда в монастыре… Нет, об этом лучше не думать. Тереза вернется к засадам и пыткам, к стычкам в горах. Не будь он солдатом, подумал Шарп, будь он лесничим, или кучером, или кем там еще, у него была бы крыша над головой. И не такая, как сейчас.
Тереза гладила его грудь, потом ее рука скользнула к спине, пальцы легко коснулись широких, грубых шрамов.
– Ты нашел людей, которые тебя высекли?
– Еще нет.
Его высекли много лет назад, рядовым.
– Как их зовут?
– Капитан Моррис и сержант Хейксвилл, – произнес он без всякого выражения.
Имена глубоко засели в памяти.
– Ты их найдешь.
– Да.
Она улыбнулась:
– Будешь мучить?
– Зверски.
– Хорошо.
Шарп улыбнулся:
– Я слышал, христианам положено прощать своих врагов.
Девушка покачала головой, ее волосы щекотно скользнули по его груди.
– Только когда они мертвы. И вообще, – она убрала волосы, – ты не христианин.
– А ты христианка.
Тереза пожала плечами:
– Попы меня не любят. Английскому научил священник, отец Педро. Он хороший, а остальные… – Она сплюнула в огонь. – Не допускают к мессе. Потому что я дурная женщина. – Тереза что-то быстро, гортанно произнесла по-испански – что-то подкреплявшее ее мнение о священниках. Потом села, оглядела комнату. – У этих скотов должно было остаться вино.
– Я не нашел.
– Ты не искал. Ты торопился затащить меня под одеяло.
Тереза встала и принялась шарить по комнате. Шарп любовался прямизной ее стана, ее стройностью и силой. Она открывала буфеты, вытряхивала на пол содержимое.
– Вот. – Она бросила Шарпу деревянную полку. – Подкинь в очаг.
Шарп присыпал доску порохом, чтобы лучше горела, а когда обернулся, увидел, что Тереза уже нашла вино и протягивает ему.
– Видишь? У этих скотов всегда есть вино. – Девушка заметила, что он ее разглядывает, и посерьезнела. – Я изменилась?
– Нет.
– Ты уверен? – Тереза стояла перед ним голая, хмурая.
– Уверен. Ты прекрасна. – Шарп был озадачен. – А должна быть какая-то разница?
Она пожала плечами, подошла к нему, села рядом. Пробка сидела неплотно, Тереза откупорила бутылку, понюхала.
– Гадость. – Глотнула, передала бутылку Шарпу.
– В чем дело? – Он понял, что теперь она расскажет.
Несколько минут Тереза молчала, глядя в огонь, потом резко повернулась к Шарпу:
– Ты идешь в Бадахос?
– Да.
– Точно? – Казалось, необходимо знать наверняка.
Шарп пожал плечами:
– Как сложится. Армия отправится туда, но нас могут послать в Лиссабон или оставить здесь. А что?
– Хочу, чтобы ты был там.
Шарп ждал объяснения, но Тереза молчала, только смотрела в огонь. Вино оказалось кислым; Шарп выпил еще немного, потом укутал Терезу жесткой попоной. Вид у нее был грустный.
– А почему ты хочешь, чтобы я был там? – спросил он мягко.
– Потому что я там буду.
– Ты там будешь. – Шарп повторил эти слова так, будто в них не было ничего особенного, однако мысленно пытался отыскать причину, хоть какую-то причину, по которой Тереза окажется в главной из французских крепостей в Испании.
Она кивнула:
– Внутри. Я там была, Ричард, с апреля.
– В Бадахосе? Сражалась?
– Нет. Там не знают, что я Агуха. Для них я Тереза Морено, племянница Рафаэля Морено. Это брат моего отца. – Она горестно улыбнулась. – Французы даже разрешали мне брать ружье, когда я выходила из города, вообрази! Чтобы защититься от ужасных герильерос! – Тереза рассмеялась. – Мы там живем: моя тетя, дядя, я. Мы торгуем мехами и кожей. Мы хотим мира, чтобы получать прибыль. – Она состроила гримаску.
– Не понимаю.
Тереза отодвинулась от него, штыком поворошила огонь, хлебнула вина.
– Будут ли там беспорядки?
– Беспорядки?
– Как сегодня. Убийства? Грабежи? Насилия?
– Если французы станут сражаться, то да.
– Они станут сражаться. – Она взглянула на Шарпа. – Разыщешь меня в городе, понял?
Он недоумевающе кивнул:
– Понял.
Снаружи, за снегопадом, завыла собака.
– Но почему в Бадахосе?
– Ты рассердишься.
– Не рассержусь. Почему в Бадахосе?
Она снова замолчала, кусая губы и разглядывая лицо Шарпа, потом взяла его руку, положила под попоной на свой голый живот:
– Он изменился?
– Нет. – Шарп, ничего не понимая, погладил ее кожу.
Она набрала в
